Петр Катериничев - Иллюзия отражения
– Он близок к сильным мира.
– Он очень к ним близок. Он – один из них.
– А держится скромнягой.
– Положение некоторых людей – и не только на Саратоне – таково, что им нет нужды его демонстрировать: все посвященные знают и так, а непосвященным – и знать необязательно.
– Ты – знаешь. Ты – посвященный?
– Н-н-нет. Просто я долго на Саратоне.
Гонзалес запнулся в ответе, или мне показалось?
– Так далеко мы едем?
– Почему ты не спросишь просто: куда?
– В России спрашивать «куда» – плохая примета.
– Недалеко. На северо-запад.
– Если мне не изменяет память...
– Не изменяет. Берег там высок и скалист.
– Дельтаплан?
– Или парашют-крыло.
– Если Данглар начнет облет острова по периметру вертолетами...
– Начнет. Если будет повод. Им нужно успеть досветла.
– Но ведь в той стороне – только океан.
– Там – фарватер. И протянуть по ветру на «крыле» им нужно где-нибудь шесть-семь миль. А потом – какой-нибудь научный пароходик типа «Михаила Лермонтова» подставит им белую палубу... Когда-то в а ш и делали именно так.
– Да? А я не знал.
Гонзалес только усмехнулся.
– Диего, тебя ничего не смущает?
– Нет. А что?
– Оружие. У них есть оружие. У нас – нет.
– Полагаю, у них уже тоже. Тянуть с собой – тяжело и опасно.
– Будем надеяться, что они так и думают.
– Будем надеяться, – в тон мне ответил Диего. – Но – не рассчитывать.
Наш «форд» катил уже вдоль побережья. Все габаритные огни Гонзалес выключил еще когда мы убрались с шоссе, загнал неприхотливую свою «лошадку» на самый высокий склон, и теперь автомобиль катил на нейтралке совершенно бесшумно.
Утренний сумрак едва-едва проступал на востоке, оттого северо-запад казался еще больше погруженным во тьму. Ну не пешком же они сюда притопали! Диего достал с заднего сиденья сумку, оттуда – прибор ночного видения: всем спасателям такие были выданы по работе; последняя модификация, довольно компактный. Я надел.
В инфракрасном спектре пустынный и диковатый северо-западный берег Саратоны напоминал марсианский пейзаж. Мы беззвучно катили уже минут семь, когда я разглядел в наплывающем сумраке автомобиль и двоих людей.
– Я их вижу, – почему-то шепотом сообщил я Гонзалесу.
– Будем надеятся, что они нас пока – нет, – спокойно ответил он, вдавил педаль тормоза и для верности поставил автомобиль на ручник. Автомобиль замер, словно призрак.
Мы просидели молча с полминуты.
– По-прежнему хочешь потолковать?
– Хочу.
– У твоих сограждан крепкие нервы?
– У кого как.
– Хорошо бы, чтобы без истерик. Особенно если они при оружии. – Диего посидел молча, протянул мне микрофон: – Вещай. А я включу иллюминацию. Как думаешь, они обрадуются?
– Сейчас увидим.
Глава 15
Мне жутко хотелось курить. Но времени не было даже на то, чтобы найти нужные слова... Вождь всех народов умел – в тяжелую годину: «Братья и сестры! Граждане и гражданки!» Хорошо. Задушевно. По-доброму.
Прожектора на крыше и фары зажглись одновременно и залили машину и двух парней рядом ослепительно белым галогенным светом.
– Привет, земляки, – сказал я по-русски. – Или лучше – коллеги. Я – Олег Дронов. Приехал с вами поболтать о жизни, если вы не против. Слишком уж много неприятностей свалилось на мою голову минувшей ночью.
– Чего ты хочешь? – прокричал в ответ один из них.
– Рассудить, что и как. Я без оружия и готов подойти.
– А если мы против?
– В руке моего друга – мобильный. Сообщение уже надиктовано. Стоит ему тиснуть кнопочку, и оно уйдет в эфир. Минут через семь берег оцепят патрульные, сверху зависнут геликоптеры, и вы удостоитесь чести быть представленными Алену Данглару. Сами понимаете, положение ваше станет совершенно бесперспективным.
– А сейчас какие перспективы?
– Поболтаем – и летите сизыми селезнями.
Их совещание было недолгим.
– Подходи.
Диего наклонился ко мне:
– Дрон, а ты уверен?
– О-хо-хо, – только и выдохнул я, выцепил из пачки сигарету, прикурил, спрыгнул с подножки и вразвалочку пошел к автомобилю и замершим рядом мужчинам.
Да. Я не ошибся. Профи чистой пробы. Ни суеты, ни страха – ни в позах, ни в глазах. Только готовность – отреагировать на любое изменение ситуации. И еще – та же дурина в зрачках у обоих: то ли кураж, то ли – веселая тигриная бесшабашность сильных, у каких опасность вызывает приятное, ни с чем не сравнимое чувство полета.
– Что ты хотел спросить? – произнес тот, что постарше.
– Да о погоде и вообще... Как там в Москве, дождичек моросит?
– Время от времени.
– А грибы пошли уже?
– Угу. Строем. И с песней.
– Алину Арбаеву вы где встретили?
Они переглянулись: отвечать правду, соврать, промолчать? Видимо, никаких прямых инструкций не было.
– А тебе зачем?
– Убили ее.
Тот, что постарше, помолчал, потом произнес:
– Бывает.
Да. Бывает. Но у меня возникло четкое ощущение, что об устранении Арбаевой их не предупреждали. Совсем. Возможно, оно и не планировалось. Вернее, планировалось, но другой командой. Совсем другой. Им неизвестной.
– Александр Алиевич Арбаев уже летит.
– Нам что за дело.
– Это вам сейчас – нет. А в России? Арбаев – не пешка.
Старший только усмехнулся:
– Сейчас другие времена. И где завтра будет Арбаев?
– Стенку зачем покрошили?
– Стенку? Какую?
– Над моей головой.
– Тебе бы, товарищ Дронов, романы писать.
– Писал бы. Но настоящая литература требует досуга и неторопливости.
– Досуга здесь навалом, – сказал другой.
– И люди никуда не торопятся, – поддержал его первый.
– Они нигде никуда не торопятся. Просто – суетятся, – резюмировал я.
– А ты неплохой парень.
– Да и вы ребята – ничего. Зачем драться начали?
– Тебе что-то ответить, Дронов?
– Не нужно.
– Тогда и не спрашивай. И приятелю своему скажи – отключил бы он иллюминацию.
– Раздражает?
– Нет. Напрягает.
– Вы мужчины сдержанные.
– Не всегда. Разойдемся по-хорошему?
– А по-плохому и не получится.
– Да?
– «А коль придется в землю лечь, так это – только раз...» – напел я.
– Невеселый мотив.
– Старенький.
– И вообще – светает. Ты узнал, что хотел?
– Не вполне. Но я – доволен.
– Это радует.
– «Долетайте до самого солнца и домой возвращайтесь скорей...» – снова обратился я к песенной классике.
– А ты веселый парень, Дронов.
– И находчивый, – подтвердил я. – Вам это говорили?
«Двое из ларца» переглянулись.
– Зачем им нам что-то говорить? – наконец сказал один.
– Это да, – подтвердил я. – Солдаты – как дети, убьют – не заметят. – Помолчал, допалил сигарету. – А генералы – тем более. Не говоря уже об адмиралах.
Мужчины промолчали. А что они могли мне сказать? Ничего.
Я сделал рукой «о’ревуар», кивнул на брезент, под которым наличие парашютов угадать было нельзя:
– Попутного ветра, птицы наши, – развернулся и пошел прочь. Не знаю, была моя спина напряженной, нет... Солдаты – как дети...
Когда я подошел к машине и оглянулся, парней ни у машины, ни на обрыве уже не было. Еще через минуту в темной мгле я не увидел даже – угадал темные крылья парашютов. Их поднимало встречным потоком и несло прочь с этого госте-приимного острова.
А на востоке уже занимался рассвет. На Саратоне слишком много огней, чтобы восходом можно было любоваться каждый день. И еще мне подумалось вдруг: рассветы хороши, но людей волнуют закаты, когда знойный день вдруг превращается в странное, сумеречное пространство, и все, что было так знакомо днем, вдруг видится другим, приобретая иные краски и очертания, а то и вовсе теряясь в пространстве ночи... И над всем этим господствуют звезды, напоминая нам о том, что и это пройдет.
Глава 16
Гонзалес развернул автомобиль, и мы поехали домой.
– Хорошо поболтали? – спросил Гонзалес.
– Душевно.
– Узнал что-то новое?
– Скорее старое.
– Да?
– Если какая-то неприятность должна случиться, она случается.
Диего поморщился:
– Еще что-нибудь?
– Из всех неприятностей случается именно та, ущерб от которой больше.
– Ты стал оптимистом.
– Просто устал.
– Поспи. Только скажи перед сном хоть что-то доброе. Не то тебя будут мучить кошмары.
– Мы победим.
– Кого?
– Всех. Так лучше?
– Еще бы. А кто – «мы»?
Я ничего не ответил. Меня сморило, как только я привалился к сиденью. Вот только... Я спал и не спал: чувствовал толчки, скорость, аромат сигары, знал, что еду в машине с Диего Гонзалесом, и в то же время – видел странную церемонию: Диего Гонзалес, в черном камзоле и белоснежных кружевах воротника, с хищной эспаньолкой и при шпаге, стоял на ступенях Прадо испанским грандом, царственно приглашая меня взглянуть на картины кисти Гойи... Но из картин я увидел почему-то только одну: четверо мужчин в треуголках у загона, с ними – женщина, и лица всех четверых прикрыты личинами... И только один, сидящий с краю, – с открытым лицом, и в руке его хлыст. И я попытался всмотреться в его лицо и, кажется, даже узнал, – но нет, очертания расплылись, и вместо этого я услышал вкрадчивый голос: «И ты станешь звездой, или каплей росы, или океаном... Ты станешь всем, чем только пожелаешь, и будешь всегда... Как солнце на небе, как вода в реках, как несокрушимые твердыни скал... Ты станешь всем... всем... всем...»
