Джон Фарроу - Ледяной город
В первые годы работы в полиции Эмиль Санк-Марс все больше расследовал мелкие преступления. Вооруженные грабежи, убийства, изнасилования, сделки с наркотиками, о которых кричали все газетные передовицы, хищения в сверхкрупных масштабах, совершаемые крупными чиновниками, — все эти громкие дела не входили в число тех, которые поначалу позволили бы ему проявить свой талант. С другой стороны, на угонщиков машин, воров, выхватывающих или срезающих на улице у женщин сумочки, взломщиков и домушников, работавших в округе, карманников, уличных бандитов, грабивших на гоп-стоп — он называл их паразитами, — у Санк-Марса было особое чутье, достойное его выдающегося носа. Работа Санк-Марса спорилась за счет его естественного стремления доводить любое дело до конца. Он свято верил в то, что смышленый и проворный преступник не стремится просто затеряться в людской толпе, чтоб его никогда не нашли, наоборот, считал детектив, у нарушителя закона возникает желание чем-то выделиться, в чем-то даже блеснуть, он как бы гордится отточенностью совершаемых преступлений, и любому полицейскому остается только внимательно наблюдать, когда жулик проявит себя в очередной раз. Санк-Марс нередко раскрывал не только те преступления, которые расследовал. Он никогда не давал спуска нарушителям, никогда не забывал обстоятельств и особенностей каждого совершенного преступления. Глубокое знание жизни преступного мира неизбежно приводило его и к нахождению улик, и к выявлению подозреваемых. Поэтому, по существу, проблема скорее сводилась к правильному определению подозреваемого в совершении данного преступления, чем в подгонке преступления под личность подозреваемого. Бывало, другие расследовали ограбление банка, и следствие заходило в тупик; а Эмиль Санк-Марс, внимательно изучая привычки какого-нибудь подозрительного типа, на которого случайно натыкался, в результате раскрывал именно то ограбление банка, которое не удавалось раскрыть его коллегам. Он часто повторял, что занимается не столько раскрытием преступлений, сколько пытается понять, кто из преступников мог их совершить.
Эмиль Санк-Марс не стеснялся открыто говорить о том, что главной причиной роста преступности является плохая работа полиции.
— Жулики, — сказал он как-то, пропустив пару рюмок на вечеринке полицейских, — чем-то похожи на лошадей. Они красиво смотрятся, когда берут препятствия на скачках, но, по сути, всегда остаются туповатыми животными.
Это его высказывание вызвало одобрение и смех сослуживцев. А чуть позже, слегка перебрав виски, Санк-Марс закончил свою мысль и сказал:
— Но самый кайф туповатое жулье ловит тогда, когда его вяжут еще более тупые полицейские.
Этот его афоризм не вызвал у соратников по оружию даже улыбки.
Тем не менее карьера Эмиля Санк-Марса была достаточно предсказуемой: хоть к нему относились с уважением и со временем он мог рассчитывать на соответствующие почести, основными причинами его продвижения по службе были неукоснительное соблюдение должностных обязанностей и выслуга лет. Его никто специально не продвигал, и сам он не совершал героических подвигов, которые могли бы ему обеспечить быстрый карьерный рост. Санк-Марс не внес большого вклада в совместные операции полицейских подразделений по выявлению и пресечению связей монреальской мафии с нью-йоркской и торонтской, не содействовал разрушению ее союза с «Ангелами ада». Его добычей были подлецы и негодяи, уличные хулиганы и бандиты, крутые парни, которым хотелось по-быстрому срубить большие деньги. Одних еще молено было наставить на путь истинный, других могла исправить уже только могила. Сложилось мнение, что он слишком церемонится с жульем и бандитами, что манера его расследований местечковая, захолустная и на крутого полицейского в большом городе он никак не тянет. В сущности, такое мнение отражало действительное положение дел — Санк-Марс был таким, каким сам себя создал, — уличным полицейским с дипломом по животноводству. Его целью, основой его существования в профессии была борьба с уличной преступностью.
Но со временем такое положение изменилось — все в жизни меняется со временем. Это случилось, когда ему стукнуло пятьдесят два. В таком возрасте большинство мужчин начинают трезво оценивать пределы своих карьерных перспектив и возможностей, которые жизнь оставляет им вместе со скукой, амбициями и тоской по несбывшимся надеждам. Но мир Эмиля Санк-Марса на этом жизненном повороте неожиданно завертелся быстрее, колеса тарантаса, несущего его в привычной колее, стали скользить и разъезжаться, меняя привычный ритм бытия и вытекающие из него обстоятельства. Его экипаж подбросило раз, потом другой, а в третий он вообще оторвался от земли, продолжая нестись вперед.
Судя по его внешности — выразительному взгляду, сильному характеру и трудноопределимой расовой принадлежности, — он был мужчиной хоть куда. Выпуклый лоб, на удивление большой орлиный нос с заметной горбинкой и мясистым кончиком свидетельствовали как о его франко-норманнских корнях, так и о крови ирокезов, разбавившей кровь его предков несколько поколений назад. Что касается французской линии, его слегка смущало присутствие в ней гугенотов. Временами ему казалось, что эта протестантская составляющая, доставшаяся ему в наследство от бабушки, посягала на его римско-католическую душу, подтачивая изнутри ее целостность. Теперь ему было пятьдесят шесть — именно столько, сколько детективу можно было дать на глаз. Ни больше ни меньше. Величественная осанка придавала его облику строгую, прямую манеру держаться. Его скорее можно было принять за судью или епископа, чем за полицейского, а если говорить о его увлечениях, скорее можно было бы предположить, что они вращаются вокруг политики, а не торговли лошадьми. Но мера его авторитета определялась упорством, непокорностью силе, предпочтению своего суждения принятой норме, ориентации на собственный путь, а не на общепринятые представления. По тому, как он поджимал губы, как из стороны в сторону покачивал головой, будто творил ритуальное заклинание, как выгибал выразительные, кустистые брови, можно было безошибочно определить, что у Эмиля Санк-Марса был колючий, мятежный нрав. Неслучайно поэтому с ним опасались связываться не только те, кто был с ним лично знаком, но и люди, знавшие его только понаслышке.
Как-то раз в такую же зимнюю ночь ему позвонили. После телефонного разговора он согласился поехать в известный ему мотель на улице Сен-Жак в западной части города. Этот квартал, граничащий с трущобами окраин, населяла в основном англоговорящая публика. Ему не сообщили о том, что он там найдет в 23-м номере, но взяли с него слово, что он поедет туда один. Санк-Марс не вызвал подмогу, хотя знал, что по ночам в этот мотель съезжаются главари одной ирландской банды, контролирующей окрестный район. Там они на полицейских частотах прослушивали переговоры блюстителей закона и иногда раздавали задания мелкому жулью и другому сброду. Он поехал туда, как ему было сказано, и постучал в 23-й номер. Из-за закрытой двери ответил женский голос. Санк-Марс представился, сказал, что он полицейский и приехал в ответ на поступившую жалобу. Дверь распахнулась, и стоявшая за ней женщина со слезами бросилась ему на грудь.
Ее избил муж и упрятал в этом мотеле, чтобы там прошли следы побоев. Санк-Марс выяснил, что она была женой английского дипломата, арестовывать которого было нельзя. Тем не менее его заинтриговал выбор мотеля; возможно, он объяснялся связями дипломата с местными крутыми парнями, которых здесь привыкли называть «вестендерами» [7]. Может быть, этому совпадению и не стоило придавать значения, но он привык уделять совпадениям самое пристальное внимание. Детектив увез оттуда женщину и устроил ее в другом мотеле на той же улице, предварительно ее сфотографировав и вызвав к ней фельдшера. Потом он вернулся в 23-й номер и остался там ждать прихода дипломата.
Сделать с ним он ничего не мог, поскольку на него распространялся дипломатический иммунитет, исключавший арест. И тем не менее он решил с ним встретиться. Тот не заставил себя долго ждать. Он оказался невысоким мужчиной, англичанином до мозга костей в идеально сшитом по всем правилам протокола костюме, самоуверенным и преисполненным чувства собственной значимости. Эмиль Санк-Марс вытерпел его нападки и высокомерный тон, а потом использовал поведение человека в своих интересах. Поскольку этому господину так хотелось видеть в нем неотесанного тупого придурка, он решил сыграть эту роль и отлично справился. Он сказал дипломату, что сфотографировал его жену и что ее снимки будут проданы во все лондонские бульварные издания, причем продавать их будет он сам, чтобы отложить немного денег на старость. Поняв, какую он допустил промашку, дипломат повысил ставки.
— Теперь, когда вы признали свою вину… — начал было Санк-Марс.
