Денис Козлов - Контрразведчик
— Что-то у вас бойцы совсем какие-то одинаковые, судя по делам, — закрывая документы, сказал с сожалением Екимов.
— Так молодые все. Только Магомедов старослужащий, но дела его нет.
— Надо бы с ним поговорить…
— Позвать?
— Нет, пошли к нему. Он под арестом?
— Дневалит, в наряде.
— Это после всего?
— После чего «всего»? Ну, нашли у него этот пузырек. И что? В состоянии наркотического опьянения не был. Более того, по его словам, ему подкинули насвай, а до этого он и вовсе в глаза не видел наркотики. Мусульманин не употребляет.
Михайленко боковым зрением уловил, как взметнулись брови бойца, задержанного за распространение. Солдат и Борода все это время находились рядом.
— Ну, пошли, навестим дневального, — сказал Екимов. И все пятеро покинули палатку и направились в расположение подразделения.
Рота находилась в одноэтажном здании. Определить, был ли это сельский клуб до войны или магазин, было невозможно из-за ветхости сооружения.
— Смирно! — прогремел голос дежурного.
— Отставить, — прервал собравшегося докладывать дежурного Яблоневский. — Где Магомедов?
— Отлучился в туалет.
— Пошли за ним, срочно.
Из концелярии навстречу офицерам вышел ротный.
— Товарищ подполковник… — начал было он.
— Мы к тебе, Демченко, — улыбнулся Яблоневский, — вернее, хотим Магомедова послушать. Предоставишь свою канцелярию?
— Так точно. Правда, у меня небольшой беспорядок…
Через минуту в дверь постучали.
— Войдите, — крикнул Яблоневский.
Дверь легонько приоткрылась, и в узкую щель просунулась голова с большими ушами.
— Так это и есть ваш Магомедов? — Екимов встал и подмигнул Яблоневскому.
— Да.
— Заходи-заходи… — сказал подполковник бойцу.
Перед ними предстал крепко сложенный, лопоухий, с открытой улыбкой парень лет двадцати.
— Магомедов, нам все известно, — начал расхаживать по канцелярии Екимов. — И сами понимаете, что, если вы все расскажете честно, наказание будет минимальным.
Магомедов все так же улыбался и не сводил взгляда с Екимова. Ни тени страха, никаких эмоций не отразилось на лице смуглого паренька.
— Вы меня понимаете? — Екимов подошел вплотную и взглянул бойцу в глаза.
— Так точэнно! — ответил тот.
— И что, вы не хотите сами сознаться в содеянном?
— Мине поставили это наркотик на карман, эй, собаки, да, пока я спал.
— Эти сказки будешь в тюрьме, родной, рассказывать.
— Какая турма? Я ничего не делал.
— А с хромым кто на связь выходил в Шелковской?
— Не знаю я никаких хромых.
— Так, я понял: говорить ты не желаешь?
— Ничего не знаю, — боец шел в отказ, и уже можно было поверить в искренность его слов. Все вокруг, включая Михайленко, не могли понять, с чего Екимов сделал вывод, что именно Магомедов как-то был связан с хромым.
— Ладно. Подполковник Яблоневский, а военный билет бойца в наличии?
— Да, — удивленно ответил зам по работе с личным составом.
— Дайте мне его.
— Дневальный, — крикнул подполковник, приоткрыв дверь. — Сбегай ко мне в палатку. У майора Климова попроси выдать военный билет Магомедова. Скажи, что замкомбат просит.
Дневальный пулей метнулся к выходу, а Яблоневский сел на свое место. Екимов же продолжал:
— Вас, Магомедов, выгонят завтра из армии, вы это понимаете? Будут судить после.
Магомедов прищурил глаза. Воцарилось молчание, которое вскоре прервал боец:
— Не можете выгнать. Из армии не выгоняют.
— Почему, таких, как ты, выгоняют.
— Каких?
В этот момент вернулся дневальный и принес военный билет.
— Товарищ подполковник, у вас есть печать?
— У ротного в столе, — кивнул ничего не понимающий Яблоневский.
Екимов порылся в выдвижном ящике, сел за стол и открыл военный билет.
— Угу. Значит так, Михайленко, вот вам военный билет, записывайте, и подполковник Яблоневский поставит печать. — Екимов протянул военный билет Максиму, развернув который, Михайленко обнаружил белый листочек по формату удостоверения с пометкой «Записывай тут».
— Готов? — спросил Екимов. Максим в ответ кивнул. — «Рядовой Магомедов Магомед Магомедович увольняется с позором», — пиши, — «с позором…»
И у Яблоневского, и у солдата округлились глаза.
— За систематический, — продолжил Екимов, — пассивный гомосексуализм. Точка. Товарищ подполковник, скрепите это печатью и отправляйте в военный комиссариат района, откуда призывался солдат. Копию — отцу и в школу.
— Но… — попытался возразить Яблоневский, сжав до побеления пальцев печать.
Ему не дал договорить рев или вой — во всяком случае, в этом гортанном крике слышалось очень многое — Магомедова.
— Нет, не надо, отцу не надо, школа — не надо. Я все вам скажу…
— Нет уж, братец, мы и так все знаем. Но ты чистосердечно отказался признаться…
— Все расскажу… Не я это…
— Тогда садись и рассказывай все по порядку. Когда с тобой вышли на связь, кто, при каких обстоятельствах. Учти, мы уже все знаем, и этот документ, который застенографирует лейтенант Михайленко, будет приложен к твоему личному делу. Соврешь — военный билет с записью, что ты педераст, отправится к тебе домой. Понял?
Магомедов кивнул и начал говорить:
— В первом батальоне…
— В Шелковской?
— Да Щелоковскый… Так там было все…
— Что было?
— Ну-уу… Пошел я в деревню…
— Как пошел?
— На пост меня поставили, и я пошел…
— Зачем? С какой целью?
— Деньги прислали из дома. Хотел купить себе чего…
— А боевиков не боялся?
— Я никого не боюсь, — гордо выговорил Магомедов.
— Продолжай.
— Там потерял автомат.
— Ни хрена себе, — не выдержал Яблоневский. — Как можно потерять автомат?! И ты, ты ведь сам горец! Оружие! Разве можно так?!
— Я стал бегать, искать по деревне, — продолжил боец. — На рынке спросил, там посмеялись. Назад стыдно было идти. Но вечер был, и я пошел. Потом ко мне подошел русский хромой и сказал, что найдет мой автомат за одну услугу. Я согласился. Вернулся назад — кричать стали, что пост оставил. Я сказал, что живот болел, а на посту стыдно. У меня потом автомат отобрали и поставили в столовую, в постоянные наряды.
— Это мы все знаем, — лукавил Екимов. — Ты лучше расскажи, что именно ты делал для этого хромого.
— Да ничего трудного. Переписал сначала фамилии всех офицеров, узнал, где они живут, где семьи… Номера бэтээров переписал, машин простых. Солдат всех фамилии. Потом он попросил узнать, когда батальон выезжает на стрельбы и куда. Я сказал. Место не знал названия. Сказал, едем стрелять к холму, где могила с крестом…
— Дальше, дальше говори, это все известно и так, — насел Екимов на Магомедова, когда тот остановился.
— Потом, когда из Москвы начальники приезжали, он попросил его пропустить через оцепление. Но далеко он не пошел. Командир мой ходил, и хромой ушел. Потом из другой роты он солдату принес воды. Потом я узнал, что тот заболел. Но я не знал, из-за чего.
— Так. Что еще?
— Ну, дальше он порошок дал, сказал мне, чтоб я в котел с супом вылил. Я вылил. А котел тот не для варки был, а для помоев. Собаки, которым вылили, все подохли. И я сказал, что больше ничего делать не буду. Потом у нас двое на дембель собрались, и я с ними и еще два солдата пошли в деревню. Ночью через забор перелезли. Купили там всего понемногу. У местных. И снова этот хромой. Там, в деревне, вроде еще были русские — так говорят, я не видел. Я одного его из русских видел.
— Ну, не виляй, что было?
— Да ничего. Он сказал, — Магомедов потупил взгляд, — что расскажет, что из-за меня солдат этот заболел, которому он, собака, воду носил.
— А тебе-то что? Ведь ты тюрьмы не боишься?
— Этот солдат… Его семья через дом от меня живет. Не простят.
— А!!! Так вот оно что! Ну, и ты?
— А потом батальон по тревоге подняли, и нас поймали.
— Понятно. А тут он снова тебя нашел?
— Да. Сказал, что и денег можно заработать, продавая, и, если я все сделаю, он забудет и больше не будет приходить.
— Что ты еще должен был сделать?
— Ну, как и там, — фамилии и номера рассказал. Где стреляем…
Вечером в батальон приехал с проверкой начальник штаба бригады. Осмотрев караулы, он в сопровождении пяти бэтээров уехал в Шелковскую.
Яблоневский после отъезда завалился в палатку к Екимову и Михайленко пьяным.
— Простите, нервы, — сказал он, поставив на небольшой столик бутылку водки. — Я не пойму, как вы узнали все это? И что, он правда гомосексуалист?
— Нет, — добродушно улыбнулся Екимов. — Так, интуиция. В Шелковской тоже видели хромого. И я подумал, что есть шанс, что переведенный оттуда боец как-то знает о нем. Тем более что был пойман при оставлении части. И началось все это как раз после его перевода сюда. А тот солдатик, которого вы поймали первым… По лицу видно было, что он чего-то или кого-то боится. Дальше дело ваше — допросите. Я думаю, боится он Магомедова. Насчет гомосексуалиста… Конечно, нет. Ну представьте, что продиктованная мной записка действительно бы попала к его родителям и в школу? Над ним бы в лучшем случае смеялись бы все. Но реальнее — его бы отец из-за позора убил. Я просто на испуг взял.
