Леонид Влодавец - Шестерки Сатаны
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ ИЗ БСК-4
Уж кого-кого, а ее я здесь никак не ожидал увидеть. Тем более что за все время, прошедшее с момента моего возвращения в отеческую семью, я с ней очень редко общался.
Ее отношение ко мне было всегда одним и тем же, начиная с того давнего дня, когда Сергей Сергеевич представил меня ей и сказал: «Маша, это наш Дима. Я его нашел».
Не знаю, как он, а я тогда, накануне этого дня, ночь не спал. Как же, думалось, увижу маму… Ту, которой у меня не было двадцать лет. И не приемную, не мачеху, а настоящую, ту, которая меня на свет произвела. Чудо-юдо тоже волновался, и когда мы ехали на его тогда еще не старой «Волге» с дачи на городскую квартиру, он долго и сбивчиво инструктировал меня, как надо себя вести, что говорить и чего не надо, о чем спрашивать, а о чем нет, будто речь шла не о встрече сына и матери, а следователя и подследственного. А я именно тогда, в машине, когда отец сказал, что уже предупредил мать, с кем ей предстоит встретиться, впервые подумал: а почему она сама не приехала? Почему решила ждать, пока Сергей Сергеевич привезет ей сына на аудиенцию? Неужели у матери, которая 20 лет считала чадо без вести пропавшим, не проявился хотя бы инстинкт? Но этот вопрос я не задал вслух даже Чуду-юду.
А сама встреча получилась такой, что я постарался саму память о ней упрятать в дальние закоулки мозга. Чтоб не вспоминать о ней вообще.
Никакой вины со своей собственной стороны, да и со стороны Чуда-юда я ни тогда, ни сейчас не ощущал. Напротив, я удивлялся, как у меня вынесли нервишки, и я не натворил тогда никаких глупостей. Ведь вся теплота, вся переполнявшая меня радость, вся сыновняя любовь были заморожены одной короткой ледяной фразой: «Кого ты привел, Сережа?» Я остолбенел, я был готов провалиться сквозь землю! Ведь она должна была узнать меня, потому что я хоть и не дорос до отцовского роста, но на физиономию смотрелся точь-в-точь таким, каким он был в мои годы. Но она не узнала, а точнее — не захотела узнать. Повернулась и ушла. Все эти четырнадцать лет у нее оставался один сын — Мишка. Меня как бы не было, не существовало, хотя она, в общем, не отказывалась от всех четверых внуков. Только вот путала иногда и называла Кольку — Сережей, а Катю — Ирой. Наоборот, как ни странно, никогда не бывало, даже сами поросята это заметили.
Конечно, мы с отцом много раз обсуждали эту ситуацию в своем кругу. Не слишком часто, потому что у нас было много других тем для разговоров, но все-таки если случалось время потрепаться не на наши «производственные» темы, то мы уделяли какое-то время данному феномену. Именно так — феноменом
— именовал Чудо-юдо наши отношения с матерью.
Без участия Чуда-юда мне бы и вовсе ничего не понять, ибо я почти не общался с Марией Николаевной, а он как-никак проводил с ней какое-то время и имел возможность задавать вопросы. Правда, прямых ответов на них, то есть таких, которые однозначно объясняли бы, почему она не хочет признать меня за своего родного сына, отец так и не добился. Некие объяснения ему удалось получить лишь косвенным путем, анализируя ее отдельные высказывания и замечания, звучавшие в самых разнообразных контекстах, которые иной раз ко мне вообще не относились.
У Чуда-юда возникли две основные версии, которые, в принципе, могли быть близки к реальной ситуации.
Первая версия предполагала, что Мария Николаевна переживает свою вину. То есть до сих пор не может простить себе то, что оставила меня в коляске у магазина, откуда меня похитили цыгане, на двадцать лет разлучив с родителями. И то, что она не может избыть, как говорится, этот комплекс вины, заставляет ее относиться ко мне как к живому укору, с подчеркнутой отстраненностью, чтоб лишний раз не ранить свое сердце. Иногда я был готов поверить в эту очень уж сомнительную версию, особенно тогда, когда сталкивался с какими-то очередными загадками женской психологии, преподносимыми дамами, с которыми я имел честь общаться. Прежде всего, когда Хрюшка чего-то отчебучивала, устраивая мне какой-нибудь крупный скандал по пустяковейшему поводу, или, наоборот, не обращала внимания на вполне серьезные нарушения дисциплины с моей стороны.
Вторая версия, выработанная отцом, мне лично казалась еще менее правдоподобной. Согласно этому варианту, мать настолько привыкла к тому, что у нее есть один сын — Мишка, что появление пропавшего первенца просто не воспринимала. И, соответственно, отнеслась ко мне более чем холодно, как к некому постороннему типу, который внес дисбаланс в счастливую гармонию семейства Бариновых. Тут Чудо-юдо в какой-то мере винил себя, ибо часто сетовал на Мишкино разгильдяйство и привычку к загулам, а меня, наоборот, похваливал. Соответственно, мамаше не нравилось, что Сергей Сергеевич своего «нормального», то есть вместе с ней выпестованного сыночка не любит, а «бандюгу», то есть меня, все время окружает заботой. Хотя эта «забота» чаще всего сводилась к тому, что отец родной отправлял меня на такие дела, откуда не вернуться было проще, чем вернуться.
Наконец, у меня была своя личная точка зрения. Она базировалась на том, что я был очень похож на отца и совсем не походил на мать. В отличие от Мишки, у которого, несмотря на общее сходство со мной и батей, было достаточно много черт, общих с матерью, даже в голосе что-то прослушивалось, у меня ничего такого не было. Зато, благодаря наличию в башке элементов от Брауна, Атвуда и Мендеса, в манере говорить, в жестах и мимике проявлялось нечто, вообще не свойственное родителям. Да и детдомовское воспитание немного сказывалось. Отсюда мамочка могла сделать вывод: я этого типа не рожала, а то, что он похож на отца, может значить лишь одно — Сергей привел в дом своего побочного сынка. Естественно, от какой-то незарегистрированной любовницы, может, даже с острова Хайди. Какая ж тут может быть материнская любовь, когда тебе в дом привели какого-то ублюдка, да еще и выдают его за несчастного маленького Димочку, похищенного из колясочки аж в 1963 году!
Отцу эта версия, естественно, не очень нравилась, он говорил, что Мария Николаевна прекрасно знала, что в 1962 году у него не было никаких любовниц и быть не могло, ибо их студенческая семья зарабатывала в самые лучшие времена по 120 рублей на двоих, а времени на романы не было вовсе, поскольку по ночам батя бегал разгружать вагоны или работал подсобником на стройке. Опять же к тому времени его уже приметил Комитет, и ежели б была какая-то аморалка, то карьера будущего генерала оборвалась бы, не начавшись.
В общем, все версии, которые мы сконструировали для того, чтобы как-то объяснить причины странного отношения Марии Николаевны к родному старшему сыну, были не слишком убедительны. Но ничего другого придумать не могли, как ни старались.
ОКОНЧАНИЕ БСК-4
И вот теперь, в виртуальном или потустороннем мире, где именно — хрен поймешь, Мария Николаевна явилась в образе Родины-Матери. Иначе говоря, советского аналога православной Богородицы. Большую часть моей 35-летней жизни, в период с 1963 по 1983 год, эта самая символическая Родина-Мать была единственной инстанцией, которая занималась моим воспитанием и образованием, кормила, поила, одевала и обувала меня в меру своих финансовых возможностей. Исключение составляло лишь время, проведенное мной в Германии, Штатах, на Хайди, Сан-Фернандо и Гран-Кальмаро, то есть с момента попадания к бундесам и до возвращения в СССР. Где-то около года. Так что уж точно, 19 лет из 35 я был сыном Родины-Матери и больше ничьим. Наверно, именно поэтому здесь, в этом храме, где вострубили ангелочки-пионеры с лицами Володи Ульянова, мне и показали не простую Богородицу, и не просто Родину-Мать с плаката, а Родину-Мать с лицом моей родной матери, которая меня знать не хочет…
Конечно, меня ничуточки не удивило, что Мария Николаевна выступила из плоскости плаката, и даже то, что ее рост, по сравнению с реальными 165 сантиметрами, увеличился метра на полтора минимум. Не удивило и то, что голос ее прозвучал звеняще-гулко. Именно такими голосами в детских фильмах-сказках разговаривают добрые или злые волшебницы или разные там феи. Само собой, что в фильмах и тембр голоса, и интонации у добрых и злых колдуний резко разные, чтоб детям, смотрящим кино, было сразу понятно, от кого ждать добра, а кого бояться. А у этой дамы, на которую я смотрел сверху вниз, голос был какой-то нейтральный, и вещал он сонно, будто констатируя факты. Доводилось мне, впрочем, видеть и такой фильм (название, правда, не помню), где какая-то заколдованная тетя говорила примерно так же. Что говорила, я тоже не очень помнил, кроме одной фразы: «Что воля, что неволя — одна фигня…» Нет, насчет слов «одна фигня» я не уверен, скорее всего, уже позже сам придумал или от ребят услышал, но суть такая же.
— Вчера ты приходил сюда, и они сделали ВЫБОР, не спрашивая твоего согласия, — не разжимая губ, произнесла Мария Николаевна. — Сегодня я пришла сюда, чтобы ты сам узнал все и сам сделал свой ВЫБОР, Ты сам и только ты решишь, по какой дороге пойдешь и что будешь делать. Более того, ты сам решишь, надо ли вообще куда-то идти и что-то делать, потому что у тебя почти не будет шансов что-либо изменить и на что-либо повлиять. Один из миллиона, не более того. Тем более что для тебя лично исход дела будет в любом случае плачевен. Всего существует три варианта исхода.
