Андрей Молчанов - Взорвать Манхэттен
Сняв номер в мотеле и, утолив голод в придорожной забегаловке, он дождался начала сумерек, а затем вновь неторопливо объехал окружавший виллу забор, из десятка созревших решений выбирая оптимальное.
Канализационный люк, располагавшийся возле угла ограждения и скрытый от посторонних глаз парой громоздких мусорных контейнеров, несомненно соединялся через систему коммуникаций с подземельем виллы.
Пробил поздний вечерний час.
Сдвинув монтировкой чугунную плиту, открывающую путь в лаз, Абу посветил в него фонарем, обнаружив внизу, у подножия мокрой заржавленной лесенки, уходящей к дну колодца, черную нору технического коридора.
Задвинув за собой плиту, спустился вниз. Двинулся под сырыми кирпичными сводами, стараясь не угодить в журчащую в сливном желобе зловонную водицу. Путь ему преградила сваренная из арматуры дверца со сломанным навесным замком, а за ней, в конце коридора, под самым его потолком, в проеме вентиляционной решетки, мутно расплывалось пятно света, лившегося то ли из окон виллы, то ли от уличных фонарей.
У него не было никакого четкого плана, помимо изучения подходов к дому. Его поступками руководило наитие, однако именно оно заставило его выбраться наружу, на газон, густо обсаженный кустами туи и роз, а после, примерившись, одним рывком переместиться к приоткрытому полуподвальному оконцу.
Подняв вверх его раму, он втиснулся в узкий металлический створ, а затем медленно опустился вниз, оказавшись в техническом помещении, заполненным переплетением труб и всякого рода громоздких агрегатов, мерно гудевших в спокойной уютной темени.
Он нащупал рукоятку входной двери, повернул ее, различив в образовавшейся щели стену отделанного мрамором коридора, устланного нежным ковровым покрытием. Приглушенный свет мерцал в бронзовых канделябрах, извилистые тени от хрустальных подвесок тянулись к сводчатому потолку.
Где-то скрипнула дальняя дверь, послышались приближающиеся шаги. Мимо замершего за дверной щелью Абу уверенно прошагал низкорослый крепкий парень в джинсах и в свитере, дойдя до конца коридора, поднялся вверх по лестнице, словно вырезанной из глыбы зеленого камня, и смутно донеслись слова:
− Вам прислали пакет…
− Хорошо, положите сюда…
− Ваша спальня готова, Мэри все прибрала.
− Я еще поработаю с бумагами.
− Мистер Пратт, вы не против, если мы с Джозефом пойдем в биллиардную?
− Идите куда угодно, хоть в центр композиции статуи Давида, только не отвлекайте меня от дел.
Это наверняка был охранник. Когда его шаги отзвучали, растаяв в глубине дома, Абу двинулся к лестнице пройденным им путем.
Лестница привела в небольшой холл, где на малахитовых постаментах высились у стрельчатой готической двери манекены в рыцарских латах с копьями.
Он растворил тяжелую резную дверь, и очутился в кабинете, мгновенно наткнувшись на колючий встревоженный взор Пратта.
Тот стоял возле стойки с телевизором, держа в руках пластиковый футляр с диском.
В следующую секунду лицо хозяина дома исказили возмущение и страх, но Абу осторожно погрозил ему пистолетом, а затем недвусмысленно указал на кресло рядом с сервировочным столиком.
− Кто вы? − донесся оторопелый вопрос.
− Я тот, кто участвовал в событиях одиннадцатого, − сказал Абу. − Мелкий исполнитель ваших грандиозных планов.
− Я ничего не понимаю… Как вы попали сюда? Вам нужны деньги? Пожалуйста, вот сейф, он открыт… Там сорок тысяч, это хороший куш, берите…
− Я пришел не за деньгами, − сказал Абу. − Мне нужно другое, ваш ответ: кто именно принимал решение по акции одиннадцатого?
− Кто? − Собеседник повел головой, словно разминая шею, а затем презрительно усмехнулся. − У вас что, личные счеты к данной ситуации? Тогда вы пришли не к тому, с кем их следует сводить. Кто принимал решение… Да его принимала сама американская история. Ее логика и целесообразность. Но никак не я. На столе лежит моя карточка. Ознакомьтесь с ней. Я всего лишь бизнесмен.
− А чтобы на это сказал ваш покойный друг Уильям?
− Мой друг Уильям − всего лишь функционер. Техническая фигура. И, кстати, в детали его служебных дел я никогда не был посвящен.
− Но все же кто-то принимал это решение?
− Я повторяю: решение приняла жизнь. А формы решения и схемы − вопросы глубоко второстепенные. Как и всякого рода сценаристы, их разрабатывающие. Ваша месть, если вы руководствуетесь ею, безадресна. А уж я-то здесь совершенно… Впрочем, какого черта мне приходится перед вами оправдываться?! − Голос Пратта повысился, и Абу угрожающе приставил пистолет к его виску.
− Тише…
Пратт дернулся, уклоняясь от болезненно вжатого в кожу металла, взмахнул рукой, пытаясь ударить Абу по запястью, и тот непроизвольно нажал спуск.
Глушитель погасил звук выстрела, лишь щелкнул, передернувшись, затвор, и упала на пол сбитая пулей с полки серванта шкатулка. Крапины крови испещрили книжный стеллаж.
Досадливо качнув головой, Абу свинтил со ствола глушитель, бумажной салфеткой обтер оружие и, зафиксировав на нем отпечатки пальцев убитого, положил пистолет на ковер, возле безвольно свисающей к полу руки.
В открытом сейфе действительно обнаружились деньги.
Стремительно отшагав коридором, он вновь очутился в темноте среди труб, подтянувшись, с трудом протиснулся в оконце, закрыв его за собой, а спустя считанные минуты уже брел к люку подземным коридором.
Он пытался разобраться и в себе, и в тех словах, что произнес Пратт. Да, он не лгал, сама логика Америки вела ее к тому, что произошло в том уже давнем сентябре, и что наверняка потрясет и ее, и весь мир в самом ближайшем будущем. Но разве это говорит о том, что нет виноватых, и неправедность этой страны − бесспорная данность?
Нет, он убил виновного, того, кто стоял у большого руля, и не был склонен отклоняться от курса, кем бы таковой не предписывался.
История не безлика, как уверял его этот американец. Она состоит из миллионов лиц. И у каждого своя миссия и ошибки, за которые надо платить и отвечать.
А миссия Абу − призывать к ответу. И он приступил к ее исполнению.
ГЕНРИ УИТНИ
Домой я прибываю поздним вечером. Похороны, совещания, за ними я едва не забыл, что сегодня в родные стены вернулась Нина. С порога справляюсь у Барбары, где моя блудная дочурка? Я настроен на дружеский, спокойный разговор с ней. Кстати, мне весьма любопытно узнать, что происходило в Москве.
− Она спит, не тревожь ее, − говорит Барбара.
Симпатий по отношению к своей персоне в ее голосе я не обнаруживаю, и оттого чувствую себя виноватым.
− А давай-ка поедем в ресторан! − задушевно предлагаю я. − Сколько же времени мы с тобой не ужинали вместе!
− У меня болит голова, − отвечает она сухо. − И вообще твои внезапные предложения как всегда некстати.
Я проглатываю обиду.
− А может, выпьем по бокалу вина? Клэр, кстати, приготовила торт. Такого не купишь, в этом деле она мастерица.
− Мне нехорошо от вина. И у меня повысился сахар, ты забыл.
Голова у нее болит постоянно. От вина ее тошнит, сладкого она не может. Так что жизнь у меня не простая.
Я пожимаю плечами и ухожу к себе в кабинет.
Сижу в кресле, отрешенно глядя на золоченые корешки книг в высоких сумрачных стеллажах, и думаю о своем семействе. Мне все-таки уютно в нем. Жаль, что мы с Барбарой позволили себе лишь двоих детей. Большая ошибка. А всему виной − проклятая цивилизация и ее удовольствия, сделавшие нас эгоистами. Раньше, в деревнях, рабочим местом человека был дом, и семья трудилась на совместное благо, заинтересованная в своей многочисленности. В индустриальном обществе муж работал в городе, жена приглядывала за детьми. А в нашем технократическом содоме миллионы жен и мужей сидят по офисам, и по сути семьи нет. В лучшем случае с детьми остается нанятая сиделка. А воспитанием занимается телевизор, выплескивающий на них фонтаны из болота нашей массовой культуры. Хорошо, что с моими детьми постоянно находится Барбара, прививающая им хоть какую-то этику и мораль. И пусть с нажимом, но заставляющая читать книги, молиться, и слушать симфоническую музыку, а не тяжелый рок. Благодаря этому в их душах будет частичка света, что радостно.
Поздний телефонный звонок пугает меня своей неожиданной громогласной трелью.
− И что означает этот выпад, Генри? − дышит арктическим льдом голос Большого Босса.
Это он о полученном пакете.
− Всего лишь мое пожелание дружбы и паритета, − отвечаю я. − Их гарантии согреют мне душу.
− Воду мутил Уильям, − говорит Большой Босс с запинкой. − Поверьте, он сильно давил на меня. Но сейчас его люди хотят переместиться под ваше крыло…
