Эльмира Нетесова - Обреченные
— Чтоб там жить, надо среди них родиться. А такого мне не дано! Припоздал.
— Саш! А у японцев правда баб по контракту берут, а не сватают, как у нас? — спрашивал Горбатый.
— Правда.
И так до полуночи. От государства к государству, от народа к народу, познавали ссыльные мир через видение и восприятие Пряхина.
Днем, сдирая кожу с ладоней, работал плечом к плечу на путине. До стона в плечах, до ломоты в каждом суставе, впрягался человек с семи утра и до темноты, не разгибаясь, работал наравне со всеми. Придя домой, едва успевал стянуть с себя сапоги, промокшие от моря и пота брюки и рубаху. Тут же засыпал. Лишь на третьем месяце втянулся. Перестала валить с ног свинцовая усталость. И к утру он успевал и выспаться, и отдохнуть. Во сне он видел себя прежним. Тем, о котором не знал никто здесь в Усолье. Ни один ссыльный. От них он ничего не скрывал, но и никогда, ни словом не обмолвился о личном — настоящем, не надуманном. О нем он даже самому себе приказывал забыть навсегда. Но память, как непокорная жена, не подчинялась…
Пряхину предсказывали блестящую карьеру. Ему завидовали друзья и сослуживцы. И было чему.
За восемь лет работы в органах дойти до подполковника — мало кому удавалось. А Пряхин поднимался по служебной лестнице, словно шутя. Ему доверили серьезный отдел. И Пряхин считал, что так и должно быть, что так будет продолжаться всю жизнь.
Свою работу он любил. И потому, считал ее самой нужной, необходимой государству. Может потому отдавал ей все время, всего себя. Да и как иначе, если даже в семье отец и мать работали в НКВД. Потому у Сашки даже вопрос не возникал — кем быть? И последовал вслепую семейной традиции.
Его, конечно, не отговаривали. Помогали, подсказывали. Гордились, что сын окончил академию Дзержинского и за короткое время обогнал по служебному званию отца и мать. Он часто бывал в командировках за границей. Видел, сопоставлял, взвешивал на весах собственной логики, анализировал. Но никогда не возникала у него мысль остаться за рубежом. Он был слишком преданным службистом, верил в идеалы строя и считал себя счастливым человеком, без которого родине — не обойтись.
У него почти никогда не было свободного времени. А потому и женился он во время короткого отпуска на дочери своего шефа. Любил ли он свою жену тогда, пожалуй, и сам не знал. Ему порекомендовали завести семью, сказав, что это поможет продвижению по службе, и его смогут отправлять в более ответственные, интересные командировки.
Пряхин послушался совета. И вскоре получил отдельную двухкомнатную квартиру в центре Москвы.
Тесть обставил ее мебелью. Отец с матерью купили машину, И Александр стал как все, семейным человеком.
Правда, дома бывал редко. До ночи пропадал на работе, порою забывая позвонить жене.
Она никогда не упрекала его. Ни о чем не спрашивала. Не обижалась на забывчивость. Она все терпела. И ждала.
Александр впервые почувствовал себя виноватым, когда лишь на третий день узнал о рождении сына. И, прибежав в роддом, увидел на глазах жены слезы.
Он просил простить его. И жена, забыла обиду тут же. Когда увидел сына — дал себе слово: всегда выкраивать для него время. И все же не сдержал его.
Работа… Она становилась с каждым месяцем сложнее, напряженнее. И Сашка все чаще задумывался, а так ли уж прав он, поддерживая изобличения врагов народа? Откуда им было взяться вот так, вдруг, ни с чего? И кто это поверит всерьез в то, что вчерашний заслуженный композитор вдруг призывает в своей симфонии к свержению существующего строя.
— Черт знает, что происходит! Сто раз слушал я эту симфонию и никакого призыва в ней не усмотрел! А человека на двадцать пять лет в Магадан! Как врага народа!
За песни и частушки, в которых и намека на политику не было, получали исполнители громадные сроки.
Военные командиры, ведущие инженеры тоже вдруг попали под разоблачения. Но ведь кто-то поставил их командирами, сделал ведущими? Такое годами труда дается! И вдруг — враг?! С чего? Чем это подтверждено. — не понимал человек. И оглядывал своих сослуживцев с удивлением.
Они делали вид, а может и впрямь всерьез верили, что помогают обществу, стране, очиститься от скверны, язвы и чумы — вредителей и врагов народа.
Александру становилось не по себе, когда он узнавал, что дела арестованных даже не изучаются следствием. Их судят вслепую тройки особистов и выносят приговоры, не подлежащие обжалованию.
Он слышал о пытках и расстрелах. О страшных этапах, о гибели сотен, тысяч людей. Все ли они были виноваты в обвинении, предъявленном им особистами? Многих оклеветали. Но суд над ними свершился у стены и оправдывать, извиняться, было не перед кем.
Александр нередко вскакивал среди ночи. Карающий молох раскручивался на всю катушку. И захватывал в свои жернова все больше знакомых людей.
— Отец! Что происходит? Я перестаю понимать. Неужели они все виновны — эти люди? — спрашивал Александр.
— В нашей стране невиновных не судят! И ты поменьше думай и спрашивай! Наше дело — солдатское, выполнять приказ. Для этого мы и работаем…
Пряхин не мог смириться с тем, что вскоре и в его отделе изобличили двоих сотрудников, назвав их шпионами иностранной разведки.
Александр сразу понял, что недолог век руководителя, в ведомстве которого нашлись шпионы, и добился приема у начальства.
— Вы ручаетесь за этих сотрудников, какая недопустимая близорукость! Сейчас за отца никтонепоручится! Мать за детей! А вы? Экая уверенность! На чем она базируется?
— Я знаю их три года! Проверены в работе! На ответственных заданиях.
— И что?
— Я хочу знать, увидеть своими глазами подтверждения их виновности! В чем выразился шпионаж и связь с иностранной разведкой? Я должен это знать, как руководитель отдела! — требовал Пряхин.
— Таких доказательств вам никто не представит. Они в суде! А вы что, сомневаетесь в его компетентности?
— Я не сомневаюсь в своих сотрудниках. И хотел бы, чтобы меня известили о месте и числе. То есть, поставили бы в известность, где и когда начнется суд над моими сотрудниками, — волновался Пряхин.
— Напрасно вы так пренебрежительно относитесь к закону, — оглядели» его с ног до головы, и, объявив, что он может идти, ничего не ответили на его просьбу.
Александр сам стал интересоваться сотрудниками, наводить о них справки. Ему пообещали ответить, где содержатся ребята.
Зазвонил телефон. Пряхин схватил трубку, дрожа от нетерпения.
«Нет, я не позволю хватать своих ребят! Делать из себя мишень! Чтобы завтра и меня, вот так же спокойно поставили к стенке. Я не дам! Не позволю разделаться с ними».
Звонила жена. Он удивился и рассердился. Хотел накричать. Ведь она никогда не звонила ему на работу. Зачем отвлекает?
У него так много забот! И вдруг услышал, жена всхлипнула:
— Саша, отца взяли сегодня. Только что.
— Какого отца? — хотел уточнить.
— Нашего. Твоего! — расплакалась жена, не сумев сдержаться.
Пряхин положил трубку. Ему стало холодно и одиноко, как
когда-то, давным-давно в детстве, он заблудился в лесу возле дачи.
…Мать, увидев Сашку, даже успокаивала сына и убеждала его:
— С нашим отцом все будет в порядке. Разберутся и выпустят. Он ни в чем не виноват.
— Мама! С теми, кто туда попадает, уже не разбираются. Ты это не раз слышала. А я уже просвещен, как берутся показания! Не будь наивной! Не теряй время! Давай спасем отца! — просил Сашка.
Но мать назвала его паникером, мальчишкой, юнцом и велела успокоиться и подождать день-другой.
Сашка ждать не стал, понимая, что кольцо вокруг него смыкается намертво и скоро на нем самом зажжется «красный свет».
Он добился приема на самом верху. Он сумел доказать непорочность, невинность отца. Он отстаивал его, как собственную жизнь. И вскоре получил милостивое разрешение забрать… труп отца…
Мать, увидев его, тут же сошла с ума. Ее поместили в психиатрическую больницу, из которой она уже не вышла никогда…
Была семья… Большая, счастливая. Были праздники, свои семейные даты отмечались с цветами и смехом.
Ничего не осталось. Пустота. Черная, как ночь над кладбищем, как безысходность, как ожидание неизвестного, тяжелого обвинения в грехе, которого не совершал…
Сашку без слов понимала лишь жена. В то трудное время она стала ему единственным на свете другом, делившим с ним горечь утрат, страха, разочарования.
Александр стал настороженным, недоверчивым человеком. И считал, что все беды происходят от глупых, завистливых людей.
Елена считала, что все горести сыпятся на семью оттого, что власти не ценят ее мужа, не видят его стараний.
Пряхина теперь все реже посылали в командировки, будто перестали доверять. Он чувствовал, что за каждым его шагом внимательно следят свои же сотрудники и держался изо всех сил, чтобы не сорваться.
