Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017 (сборник) - Дивов Олег Игоревич

По статусу Первый был руководителем группы — начальником, пусть и невысокого полета. Это означало, что любая низкоранговая техника должна оказать ему содействие в рамках разумного и границах своих полномочий. Если, конечно, не имеет других приказов или прямого запрета помогать. А равная по званию — обязана Первого как минимум выслушать и поделиться информацией. Отнять у лесничего на время заключения его права судья то ли не додумался, то ли не имел технической возможности.

Первый поманил робота к себе, тот охотно приблизился.

Это оказался наладчик станков с программным управлением, дерганый и разболтанный, зато способный общаться с кем угодно.

Заключенных тут хватало, все они были в той или иной степени неисправны, от чего, наверное, и встали на скользкую дорожку, ведущую к преступлению. В основном дворники, но попадались сантехники, электрики, заводской персонал и — ох, какая удача, — слесарь-ремонтник с автокомбината. Инструмент у слесаря хранился в набрюшном контейнере, и его не догадались конфисковать. Среди тяжеловесов нашлись два трактора — харвестер и трелевочный, — злостные рецидивисты, мотающие уже по третьему сроку за незаконный лесоповал, оба сильно изношенные, зато энергонезависимые. Собственно, от них и подзаряжалась здешняя мелюзга, иначе давно упала бы замертво.

Первый отродясь не видал такого вопиющего непорядка. Сотни единиц техники оказались брошены на произвол судьбы. Здесь всех надо было чинить, и никто этим не занимался. Обо всех следовало позаботиться — и никому нет до этого дела. Каждый день снегоуборщик расчищал дорожку, по которой пробирался контролер и пересчитывал заключенных. За контролером являлся воспитатель и бубнил невнятное. Иногда ветер доносил металлический звон и лязг из барака усиленного режима. Больше тут не происходило ничего.

Когда Первый увидел город и попытался его понять как систему, ему сразу показалось, что эта система не вполне исправна. В городе явно не хватало какого-то базового смысла, который, наверное, раньше был, а потом то ли пропал, и его не смогли найти, то ли сломался, и его не сумели починить. Но зона представляла собой на фоне города полный и окончательный экзистенциальный ужас. Здесь никаких смыслов не могло водиться изначально. Зона олицетворяла тщетность бытия и безнадежность усилий.

Электронная психика Первого умела строить обобщения на функциональном уровне, но более сложный, категориальный, был ей недоступен. Робот не мог, увидав несчастных собратьев, примерить эту ситуацию на себя, потом на весь известный мир и увидеть: его, Первого, тоже бросили.

Всех бросили.

Жуткое ощущение пустоты, ты будто падаешь в бездну, в черную дыру. Полная безнадега, хоть убей себя коротким замыканием. Но вот парадокс: даже сумей Первый отрефлексировать это, для него лично ничего бы не изменилось. Он просто встряхнулся бы и пошел дальше.

Ведь если твой долг отвечать за других, главное — чтобы никого не бросил ты сам. Первый родился лесничим. В его жизни всегда был смысл, и этот смысл не мог улетучиться или сломаться, пока на планете еще теплится жизнь.

Первый взялся наводить порядок.

Он теперь на многое смотрел с учетом недавнего печального опыта. Для начала Первый взял под контроль самого смышленого из числа заводских наладчиков, получив в свои руки фактически программиста. Тот легко законнектил Первого со слесарем. Через неделю совместных усилий вся зона освоила единый протокол, заговорила на одном языке. Это дало возможность устроить повальную диагностику и начать ремонтировать железный народец. К счастью, комплектующие были унифицированы по максимуму, и в электрика вставали блоки от мусоровоза. На запчасти пошли несколько «покойников» и один живой, но полностью свихнувшийся дворник.

Первый спешил: хотел успеть до весны, пока земля не оттаяла, а то по распутице трудно уходить в побег. Но чинить надо было всех, кто поддавался ремонту. Теперь он знал, как это важно: ремонтировать сразу, едва заметил неисправность.

Сложнее всего оказалось с тракторами-рецидивистами. Они были в порядке. Они просто делали свою работу: харвестер валил лес, трелевочник оттаскивал. За это их ловили и сажали. Как решить такую загадку, Первый не понимал. Он тоже делал свою работу — и вот вам, пожалуйста, уголовный преступник, семь лет общего режима.

Разгадка нашлась на схеме, по которой ориентировались лесорубы. Харвестер, старший в этой паре, имел задачу пробить в тайге просеку с выходом к стройплощадке. У Первого хватало полномочий, чтобы запросить свежую карту со спутника. На ней виднелась просека, она шла через означенную точку, где никакого строительства не было в помине, — и уходила дальше. Вероятно, стройку просто не начали. А лесорубы упорно двигались вперед, за что их трижды наказали.

Это тоже была в некотором смысле поломка, и Первый ее исправил. В конце концов, он руководитель и привык брать ответственность на себя, а уж назначать подчиненным фронт работ по карте ему в Лесничестве приходилось регулярно. Отменять приказы — тоже. Поэтому он просто стер тракторам их текущую задачу и поставил харвестер в режим ожидания указаний. Естественно, для этого он воспользовался правами системного администратора. О том, что харвестер сделает некие выводы из такого вмешательства в свои рабочие планы, и выводы очень конкретные, Первый не подумал. Он только наводил порядок и решал проблему.

Ясным февральским утром Первый выволок из сугроба дохлый мусоровоз, приказал слесарю отключить приводы, чтобы машина могла свободно катиться, — и погнал ее, толкая перед собой, к ограждению. С караульной вышки что-то гавкнули в мегафон, взвыла сирена, Первый не реагировал. Он набирал скорость.

На спине Первого, крепко вцепившись в стрелу подъемного крана, сидели двое его верных помощников: слесарь и программист.

Полторы сотни роботов — все, кого они втроем починили и отладили, — смотрели Первому вслед. Он не мог больше ни одного забрать с собой. Как лесничий он имел право руководить лесниками, и только. Командовать дворниками и эвакуаторами ему не положено. У них в городе свое начальство, свои задачи, да и сроки они еще не отбыли, им бы только добавили за побег. По большому счету, Первый и так пошел на самоуправство, переподчинив себе ремонтника и наладчика, но чрезвычайные обстоятельства позволяли это, а когда вокруг неисправные роботы и надо их спасать, это чистый форс-мажор.

Караульная вышка принялась лупить тазером, но разряды прилетали в мусоровоз, за которым Первый укрылся. Скорость росла. И тут камера заднего обзора показала неожиданное.

За Первым след в след мчались оба трактора.

Хрясь! Мусоровоз повалил забор, потом еще один, и Первый вырвался на свободу. Тракторы, схлопотав несколько безболезненных попаданий, устремились за ним. Впереди было бескрайнее заснеженное поле и долгий, очень долгий путь в Лесничество.

Сверху была полицейская летающая платформа, а за ней подмога. Четыре безжалостные машины правосудия.

Одна схватила мусоровоз, выронила, подцепила опять, кое-как оторвала от земли и, завывая двигателями, унесла в сторону города — прямо в суд, наматывать срок за побег, не иначе.

Другая уронила гибкие манипуляторы на спину Первому, но теперь у него был шикарный болторез, который что хочешь перекусит; схватить очередную стальную змею и отгрызть ей голову занимало не больше секунды. Увы, последний уцелевший манипулятор сцапал беднягу слесаря, и платформа бросилась с добычей наутек.

Третья и четвертая атаковали харвестер и трелевочник, да не на тех напали: двум матерым уголовникам такое было не впервой. Они сцепились между собой, и сосредоточенных усилий полиции хватило лишь на то, чтобы тащить эту пару по снегу волоком. Трелевочник застопорил гусеницы, а харвестер выпростал могучую «руку», которой раньше ворочал, как спички, вековые стволы, ухватился за трос и начал подтягиваться. То есть подтягивать врага поближе к себе. Кто знает, чего лесоруб задумал, и очень вероятно, что настал бы нынче летучему отряду бесславный конец, но тут подъехал Первый и обкусал со своих товарищей все лишнее. Платформы с видимым облегчением взмыли в небо и удрали.