Андрей Поповский - Третий раунд
Егор в это время, от нечего делать, зубрил английские слова по словарю, который ему разрешили оставить в сумке. В ответ на хитрую подначку Витоса он, мгновенно прокачав ситуацию, только усмехнулся.
— Ага.
— Нет, ты вот так не соскакивай с темы. Я так думаю, что хрен там какой каратист в махаче выстоит против советского десантника, — поддержал игру Витоса Ганс.
Легко скользнув через свободное пространство, разделяющее шконки, он подсел к Степе, который уже проснулся и теперь, сидя рядом с Егором, меланхолично жевал хлеб с салом.
— Как ты думаешь, ты сделаешь в спарринге Каратилу или нет?
Степан перестал жевать, застенчиво улыбнулся и, посмотрев сначала на свои громадные кулаки, а потом на Егора, который значительно уступал ему по габаритам, вздохнул:
— Зашибу ведь. Я у нас в части пацанов с одного удара в грудак на жопу сажал. Как говориться — пробивал фанеру и делал скворечник, а по голове я не бил вовсе, потому что вообще убить боялся.
— Понял, Каратила! — весело загоготал Витос со своего места.
— Против лома нет приема, окромя другого лома. Чтобы остановить такого бычару, как Степа, его, наверное, нужно только по голове ломом огреть, да и то вряд ли поможет, у него там одна кость. Так что все твое каратэ это фигня полная, так только, шпану зачуханую у подъезда гонять.
— Ну почему же фигня, — Егор, уже понимая, что так просто от него теперь не отстанут, улыбнулся и отложил словарь в сторону.
— Предлагаю устроить маленькое соревнование. Сначала Степа ударит меня в пузо или в грудак, куда он захочет — на выбор, а потом я его ударю — кто выстоит, тот и выиграл.
— А давай! — сразу же загорелся Ганс и толкнул Степу локтем в бок.
— Ну че, десантура, давай, покажи класс. Лично я — в тебе уверен.
— Зашибу ведь… — с сомнением посмотрел Степа на Егора, с которым у него за короткое время, проведенное в камере, сложились вполне приятельские отношения.
— Давай, давай, ерунда все, я ведь сам это предложил, — подбодрил его Егор и, встав со шконки, вышел на центр камеры, заложив руки за спину и полностью открыв свой корпус.
— Давай, десантура, покажи нам, чему тебя в армии учили, — снова загоготал Витос.
Степа встал на ноги, с сомнением покачал головой, но желание отстоять честь российского десанта пересилило в нем жалость к приятелю, и он с размаху залепил Егору мощный удар правым кулаком точно в грудь. Тяжелый, словно отлитый из чугуна волосатый кулак гулко, как молот по наковальне, ударил прямо в центр груди напрягшегося каратиста. Тот принял удар на выдохе, отлетел чуть назад, но все же устоял на ногах. Степа удивленно захлопал глазами, на его памяти еще никто не оставался на ногах после подобного удара.
— Хорошо бьешь, — сделав еще один длинный выдох, сдавленно сказал Егор, с усилием массируя левой ладонью сильно ушибленную грудь. — Здоровья в тебе просто не меряно. Становись, теперь моя очередь.
— Ну, Степа, блин, что же ты так фраернулся, я же на тебя поставил… — удивленно развел руками Ганс, от досады сбросив обычную для него маску невозмутимости.
Зато Витос, памятуя о случае, когда при нем Егора уже били в живот, весь лучился самодовольством. Проиграв Гансу в карты десять щелбанов, от которых у него до сих пор гудела голова, он теперь имел все шансы отыграться.
— Давай, Степа, не менжуйся, подставляй свою фанеру, — довольно загудел он.
— Пусть теперь Каратила тебя вдарит.
Степа стянул через голову майку, явив присутствующим мощный торс атлета с тяжелыми плитами грудных мышц и четкими рельефными кубиками пресса, и приготовился принять ответный удар.
— Да, чтобы вырубить этого буйвола ударом в пузо или в грудак, его надо бить только кувалдой, — усмехнувшись покачал головой Ганс.
— Отвечаю стопудово, сейчас у них будет ничья.
Егор отошел на пару шагов от застывшего в ожидании Степы и, чуть согнув ноги в коленях, замер с опущенными руками. Его совершенно не пугали мощные мышцы десантника, потому что он прекрасно знал, когда куда и как бить, чтобы эта внушительная броня оказалась совершенно бесполезной.
— Т-хай!
Выждав, пока десантник начнет делать вдох, он, сильно оттолкнувшись правой ногой от пола, на подскоке нанес Степе быстрый и четкий прямой правой точно в солнечное сплетение. Степа, получив ничем с виду не примечательный удар, тут же согнулся и, обхватив свой живот обеими руками, свалился на пол, беззвучно разевая рот и безуспешно пытаясь вдохнуть.
— Красава Егор! Ганс, давай неси сюда свой лобешник, теперь настала моя пора фофаны отпускать, — обрадованный Витос от полноты чувств даже подпрыгнул на шконке.
Ганс расстроено поплелся к Витосу, который просто горел от нетерпения вернуть ему должок, а Егор присел на корточки рядом со Степой и тронул его рукой за плечо:
— Ну ты как? Все нормально?
— Все путем, — наконец просипел Степа, поднимаясь с пола, и поднял кверху большой палец правой руки.
— Классный у тебя удар, прошиб меня прямо насквозь. У нас в части так мог только один капитан, который был просто помешан на рукопашке.
Глава 6
На следующий день рано утром всех обитателей камеры, кроме Егора, забрали на этап, направлявшийся в Серпуховский СИЗО, а его самого, чуть ближе к обеду, перевели в общую камеру. В новую хату Егор зашел уже полностью упакованным арестантом: с собой у него были сумка с вещами, ложка, миска, кружка, подушка, а также толстое мохнатое одеяло, оставленное ему Геной. Когда за ним закрылась дверь и с глухим лязгом щелкнул замок, Егор быстро окинул взглядом все помещение и сдержанно поздоровался с обитателями. Новая камера была раза в три больше чем та, из которой его перевели. Это было полутемное квадратное помещение со стенами, окрашенными масляной краской, какого-то непонятного сине-зеленого цвета. Почти половину камеры занимали длинные, от стенки до стенки, деревянные нары. Нары были расположены прямо напротив входа, под окном, наглухо закрытым стальными жалюзи. На нарах в разных позах сидели и лежали арестанты, среди них были и совсем молодые парни и мужчины солидного возраста. Почти на всех лицах была какая-то печать безысходности и тупой покорности забросившей их сюда судьбе. Рядом с отхожим местом, прямо на бетонном полу, скорчившись в позе зародыша и обхватив руками голову, сидел чернявый худенький парнишка в стареньком поношенном костюме. Егор уже знал достаточно о тюремной жизни, чтобы определить в этом парнишке изгоя, вынужденного постоянно ютиться на пятачке возле очка. Кто это был — опущенный, чушкарь или зафаршмаченный — сразу не определишь, но одно Егор знал твердо: как бы ему ни было жаль несчастного, общаться с ним было категорически нельзя. Жесткие тюремные законы не знают снисхождения ни к подобным париям, ни к тем, кто осмелится с ними разделить еду, сигарету или даже просто пожмет им руку. Такие люди будут считаться законтаченными и в лучшем случае перейдут в «шерсть» или «перхоть» — то есть низшую категорию сидельцев. Всего в камере, вместе с сидящим на полу парнишкой, находилось человек пятнадцать.
— Ну здравствуй, здравствуй, коли не шутишь, — к Егору расхлябанной вихляющей походкой направился худой долговязый тип лет двадцати пяти в дорогом фирменном спортивном костюме с надписью «Puma». У подошедшего парня было очень бледное и неприятное лицо, на котором в ехидной и гаденькой ухмылке змеились тонкие губы.
Немного позади этого типа, к которому Егор сразу почувствовал какую-то подсознательную неприязнь, угрюмыми тенями маячили два высоких парня. Оба они были одеты в весьма практичную для тюрьмы одежду — спортивные штаны и майки-безрукавки, из-под которых бугрились мышцами крепкие накачанные руки.
— Проходи, мил человек, пообщаемся, кто ты, что и откуда, — тонкогубый кивком головы указал Егору на свободное место на нарах.
Егор подошел к нарам, сел на них и, поставив сумку с вещами себе под ноги, спокойно посмотрел на обступивших его людей.
— А что тут особенно рассказывать? Звать меня Егором, задержали меня недели две назад в аэропорту, вот с тех пор нахожусь здесь в изоляторе. До этого я находился в двухместной и четырехместной хатах. Сегодня нашу хату раскидали, пацанов отправили на этап в Серпухов, а меня вот пока к вам определили. Да, кстати, не побрезгуйте, примите на общее благо.
Егор, как и учили, выложил часть своего богатства: пачку гранулированного чая, немного сахара и пачку сигарет «Прима». Он никогда не курил, но у него на всякий случай с собой был запас сигарет. Все это осталось еще от Гены и от ушедших на этап сокамерников.
— Я смотрю, ты пацан с понятиями, — важно кивнул головой тонкогубый, собрав выложенные продукты.
— В дом впервые зарулил?
— Да.
— А по какому делу?
— По сто шестьдесят третьей, — не стал вдаваться в подробности Егор.
