Анатолий Гончар - Рискованный рейд
Утренняя зорька едва занималась, когда два опытных браконьера, отчалив на лодке от берега, начали снимать поставленные на ночь сети.
– Что за муть? – выругался один из них, едва в его руках оказалась первая из попавшихся рыбин. Вопреки ожиданию, она была снулой. – Да что ж это такое творится? – воскликнул он, когда и второй, и третий застрявший в сеточных ячеях язь оказался мертвым.
– Опять электроудочками по реке прошлись! – увидев в заводи плавающую кверху брюхом рыбу, заключил второй.
– Поубивал бы гадов! – продолжая подтягивать браконьерскую снасть, в сердцах высказался первый, когда увидел, что большая часть попавшейся за ночь рыбы снулая и теперь никоим образом не годная на продажу. Человек, занимающийся сбытом их речной «продукции», брал только свежатину.
– Псу под хвост! – выругавшись, второй начал вытаскивать рыбу из ячей и с остервенением бросать в набегающие воды разлившейся по весне реки…
В Прохладное поезд прибыл строго по расписанию. Выгрузившиеся на перрон спецназовцы почти сразу загрузились в пригородную электричку и теперь, рассевшись по вагонам, с удивлением вглядывались в зеленые краски проносящихся за окном пейзажей. Алексей, по-прежнему державшийся в кругу связистов, чувствовал себя слегка разбитым и невыспавшимся, а тут еще запропастившийся пакет с подарком дяди Сани. Знать бы, что там лежало, хоть можно было бы по приезде поблагодарить за «доброе сало». Лешка почему-то думал, что это было именно сало, но вот полной уверенности в этом у него не было. А признаться в том, что он, как последний лох, профукал столь искренне подаренную вещь, было стыдно.
«Ладно, как-нибудь выкручусь, – решил он, думая о предстоящей через полгода встрече. – А может, еще найдется? – Но, с тоской обведя взглядом окружающие лица, сделал абсолютно правильный вывод: – Ага, у этих найдется! Особенно сало». – И закончив на этой пессимистической ноте размышлять об утерянном, он, как и все, уставился в окно и погрузился в созерцание окружающей природы.
Его желанию «по приезде в Моздок пошататься по его улицам» сбыться было не суждено. Не успели они разгрузиться, как к вокзалу, завывая моторами, в сопровождении бэтээра подъехали бронированные «Уралы», и почти тотчас подкатил видавший виды «Икарус».
«Вот на нем я и поеду», – сразу определил для себя Юдин, нисколько не задумываясь над опасностью, казалось бы, более приятного путешествия. Раз автобус подогнали, то ехать в нем кому-то было надо. А уж комфортность мягких сидений «Икаруса» и комфортность деревянных сидушек кузова грузовиков было не сравнить никаким образом. И там, где приходится выбирать между комфортом и безопасностью, русский мужик в своей извечной надежде на авось всегда выберет первое.
После спешной погрузки в электричку погрузка в машины происходила, как теперь казалось, черепашьим ходом. Алексей, как истый разведчик, тихой сапой (а вдруг комбат или начштаба заметят и определят в иной транспорт?) приблизился к автобусу и одним стремительным рывком ворвался внутрь. Мельком взглянув на сидевших в автобусе водителей, он прошел в глубину салона, с трудом втиснул рюкзак на полку для сумок, выбрал себе место у окна, сел и, откинувшись на спинку сиденья, блаженно закрыл глаза. Все, скоро начавшаяся столь неожиданно поездка придет к своему логическому продолжению.
«Жаль только, – подумалось Алексею, – я приехал сюда не в том качестве, в котором хотелось».
Мечты о героических подвигах и боевых свершениях для Юдина откладывались на неопределенное время…
В ПВД все оказалось именно так, как и ожидал старший лейтенант, даже лучше. Хоть жилыми помещениями служили палатки, но в них было тепло, сухо, а при наличии видео и телевизора так даже и комфортно. А уже после того, как вновь приехавших накормили и сводили в баньку, Алексей и вовсе почувствовал себя королем. «Что ж, жить можно!» – заключил он, приступая к своим нехитрым обязанностям.
Но спустя пару дней, когда группы начали готовиться к выходу, Лешка загрустил, в грудь стала заползать беспросветная тоска. Все, к чему он стремился, к чему шел последние семь лет, находилось столь близко, но было столь недосягаемо. На четвертый день Лешка не выдержал.
– Разрешите? – Стукнув пару раз для приличия в дверь комбатовской палатки, Юдин приоткрыл ее и вошел внутрь.
– Чем обязан? – грозно вопросил подполковник, но при этом в глазах у него сверкали озорные чертики.
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться? – Разговор Лешка решил начать нарочито по уставу, чтобы не выглядеть полным идиотом в случае отказа.
– Я уже спросил, чем обязан? – все так же строго повторил подполковник.
– Товарищ подполковник… – Юдин запнулся, вдруг поняв, что забыл, как правильнее сформулировать свою просьбу.
– На БЗ жаждешь? – пришел ему на помощь грозно насупившийся комбат.
– Так точно, – тут же сказал Лешка, – отпустите! Я с любой группой пойду.
– Пойдет он! – комбат усмехнулся. – А кто за тебя карты склеивать будет? Я?
– Товарищ подполковник, я уже с Жировым договорился, он справится.
– Договорился он, – смешливые чертики из глаз комбата куда-то пропали, уступив место пронзительной серьезности. – Что ж, раз ты у нас такой шустрый, ответь мне: для какой такой целесообразности я отправлю тебя с группами?
– Для усиления, – не моргнув и глазом выдал увидевший свет надежды Юдин.
– Для усиления? – Комбат усмехнулся, только усмешка эта показалась Алексею зловещей и ничего хорошего ему не сулящей. – Кого усиливать? Полноценную группу? В качестве стрелка? Или на тебя пулемет повесить? А может, ты хочешь командира группы усилить? А кто сказал, что кто-либо из них хуже тебя? Молчишь? То-то же. Одним словом, иди и не морочь мне больше голову. Кругом! Марш!
– Есть, – вяло ответил Юдин и, повернувшись, пошел на выход.
В последний момент комбат, видимо, решил слегка подсластить пилюлю.
– Даже если бы я захотел, – бросил он вслед уходящему старлею, – Ханкала все равно не даст «добро» на привлечение к выполнению боевого задания орошника, тем более не имеющего боевого опыта.
«А откуда ему взяться, опыту-то, если никто никуда не пускает?» – хотелось выкрикнуть Алексею, но, понимая всю бессмысленность этого протеста, он вышел молча. И, чувствуя себя в душе побитой собакой, дотащился до своей палатки, вошел внутрь и, упав на кровать, закрыл глаза. К горлу подступал ком, а грудь жгло болью непереносимой обиды.
Сан Саныч медленно брел по улице. Его голова была низко опущена, а в потухших глазах плескалась беспросветная тоска. Тяжело приволакивая ногу, он поднялся по ступенькам лестницы, ведущей к дверям аптеки, и, кое-как открыв дверь искалеченной левой рукой (здоровая правая рука была занята объемистым полиэтиленовым пакетом, в котором лежали хлеб, молоко, масло, слегка почерневшие и потому дешевые бананы), вошел в помещение. Постояв какое-то время на входе, будто пребывая в раздумьях, он прошел к стойке и сделал заказ. Ничего необычного в этом заказе не было: ношпа, баралгин, еще какие-то нужные ему лекарства. Уцепив калечной левой рукой пакет, Сан Саныч вытащил правой кошелек и отсчитал названную сумму. Продавщица приняла деньги, в свою очередь пересчитала и вернула сдачу. Теперь в кошельке у инвалида лежали пятьдесят семь рублей – все, что осталось от полученной две недели назад пенсии. И ведь ничего, кроме самого необходимого, он не покупал – только хлеб, молоко, крупы, иногда бананы, а еще так нужные ему лекарства. Ах да, он еще заплатил за квартиру. А жить на эти пятьдесят семь рублей предстояло как минимум половину остающегося до следующей пенсии срока.
Если бы не его давнее увлечение, вдруг превратившееся в неплохой приработок, он бы давно опустился на дно жизни, лазая по мусорным бакам.
«Да, – подумал Сан Саныч, отправляя кошелек с мелочью в карман, – если бы не шабашка, я бы так и нищенствовал. Если бы не шабашка…» – повторил он и на этот раз ехидно прищурился.
Выйдя из аптеки, Сан Саныч направился к детской площадке возле его дома.
– Здравствуйте! – поздоровалась проходившая мимо девочка – дочка соседки, жившая этажом выше над квартирой Александра Александровича. Кажется, ее звали Надя.
– Здравствуй! – Сан Саныч машинально наклонил голову.
– Вам помочь? – предложила она, смешно тряхнув косичками.
– Я сам, – мягко, стараясь не показать своей уязвленности этой чужой, не нужной ему жалостью, отказался Сан Саныч.
– Тогда я побежала? – непонятно почему спросив у него разрешения, девочка, снова тряхнув косичками, помчалась по своим детским, но неотложным делам.
Инвалид посмотрел ей вслед и, насупившись, стал привычно созывать слетающихся при его появлении сизых городских голубей.
– Гули, гули, гули… – звал он, кидая птицам мелко накрошенный хлеб и пшеничные, специально для птиц припасенные зерна.
