Вячеслав Денисов - Иди и умри
– Увы, мне это не дано.
Вдруг Николаев спохватился и вышел из мира иллюзий. Струге захаживал к нему в кабинет в двух случаях. Либо по вызову, либо раз в одну-две недели, в моменты острой нужды. Сегодня председатель Струге не вызывал, и вчера Струге был здесь.
– А вы, собственно, по какому вопросу, Антон Павлович?
– Домой хочу отпроситься после обеда. Жена приболела, а в ее положении это недопустимо.
– Александра Андреевна… – лицо Николаева сначала дрогнуло, потом замаслилось, – …в положении?
– В положении юриста, оставленного на момент командировки начальника юротдела в положении старшего.
– А-а-а… – то ли разочаровался, то ли обрадовался Николеав. – Конечно, идите. Не вопрос.
Выйдя из приемной, Антон подумал о том, какой козырь дал бы в руки Лукина, узнай тот от Николаева, что чета Струге ждет первенца. На памяти всех судей Тернова были бесчисленные публичные казни, которые устраивал Лукин неугодным слугам закона. Особой популярностью при распятии пользовались женщины. Трижды дело заканчивалось выкидышами и скандалами, еще несколько раз женщины-судьи, поставив на первое место жизнь ребенка, уходили сами.
«Цветы жизни», зачинающиеся в чревах женщин-судей, самые несчастные существа на свете. В более выгодном положении находится даже икра осетровых в момент нереста, в разгул браконьерства. Под стать Лукину были и председатели районных судов. Благо такие, от общего количества райсудов Тернова, представляли не более половины.
– Значит, так, – объявляла председатель, совершенно забывая о том, что сама когда-то и рожала, и воспитывала. – Судья Иванова на сохранении, поэтому ее дела она просила раздать вам.
По форме верно, по сути подло. Дела Ивановой на самом деле раздать придется. Но Иванова председателя об этом не просила. И она не виновна (будьте милосердны, судьи) в том, что решила стать матерью. Слава богу, что возмущенные от такого заявления председателя судьи составляют лишь не более половины судей, трудящихся в суде, где руководителем является такой председатель. А мужчин третировать в подобных случаях еще легче. С бабой-судьей возиться нужно, нервы срывать, время тратить, а с мужиком-судьей, у которого баба понесла, еще проще. Преврати его жизнь в дерьмо, и он обязательно принесет это дерьмо домой. А это совсем не то удобрение, от которого «цветы» растут пышнее и кустистее.
Что бы ни делал судья, к чему бы ни стремился, всегда найдется другой судья, которому удача первого окажется костью в горле. Квартиру получил просторнее, путевку выручил более выгодную, сын в военное училище поступил… Струге женился, а Лукин ночь не спал. Женятся-то от счастья, а не от обреченности. Значит, счастлив Антон Павлович, значит, плохо Игорю Матвеевичу.
– Обломитесь, – совсем не по-судейски бросил Струге и в три прыжка соскользнул с крыльца суда.
Судья, жена которого была уже на четвертом месяце беременности, спешил домой.
Глава 5
Первым был убит Звонарев.
Глеб Звонарев, тот самый сержант из Калужской глубинки, где не имеют представления о судейских настроениях, но, по всей видимости, имеют достаточно хорошее представление о долге.
Весь день до обеда наступившего дня он пробыл там, где ему было велено быть изначально. Рядом с Александрой Андреевной Струге, которая о его нахождении рядом даже не догадывалась. Во дворе дома судьи, где скрываться за складками местности было очень неудобно. Из «складок» имелись лишь песочница с покосившимся грибком, два спаренных, словно сиамские близнецы, гаража да трансформаторная будка, использовать которую в качестве укрытия Звонарев не счел возможным. За ней очень хорошо отправлять естественные надобности, но никак не следить за тем, как жена судьи выйдет из дома и направится на работу к автобусной остановке. По силе привлечения внимания прячущаяся и выскакивающая из-за будки голова занимала бы второе место после проблескового маячка.
На Глебе, в отличие от дня предыдущего, была короткая кожаная куртка, брюки от костюма, в котором он ходил в институт, и вязаная шапочка. Таким его не видели ни сам Струге, ни его жена, и это очень помогало быть неузнаваемым в этом, скудном в плане архитектуры, дворе. Так что в этом плане можно было не беспокоиться.
Волновало другое. Он должен был еще в восемь часов утра увидеть Александру Андреевну Струге. Проследить, как она выйдет из подъезда, и так же незаметно довести до работы. Ее банк большой, и в его холле он сможет легко следить за всеми перемещениями ее и приближающихся к ней лиц. В любом случае незнакомцев не пропустит секьюрити, состоящая наполовину из таких же, как он, милиционеров, наполовину – из местных охранников. Струге должна была выйти из дома обязательно – она еще вчера обещала предоставить в его распоряжение компьютер с играми. По всей видимости, жена судьи заметила, что вчерашний просмотр папок и журналов на ее столе Глеба едва не сморил.
Но она не выходила. Тогда Звонарев подошел к таксофону, прикрученному к стене дома, и набрал номер домашнего телефона Струге.
– Алло? – услышал Звонарев ее голос и в недоумении повесил трубку.
Он не ошибся и не просмотрел. Александра Струге, за чью жизнь он отвечал, была дома. Вернувшись на место, он еще раз осмотрел двор. Пусто. За трансформаторной будкой металлический забор, ограждающий весь двор. За ним – лианы какого-то сухостоя, опутавшие дикие кусты волчьей ягоды. Глеб знал, что это волчья ягода. В далеком детстве, исходя из соображений любопытства и изучения окружающего мира, он наелся ягод этого кустарника столько, что его хрупкий организм врачи едва вернули в мир, из которого тот рвался изо всех сил.
Самое плохое – это ждать и догонять. Но для Глеба лучше все-таки догонять. В этом было что-то заманчивое, рисковое и, конечно, фартовое. Но сейчас нужно ждать. Что поделать, если так было решено сразу по красивом уходе после некрасивых обстоятельств? Уходить нельзя, это подло. Александра Андреевна не виновна в том, что ее муж псих. Да и Струге ни в чем нельзя винить. Глеб еще ни разу не видел судьи, который показался бы ему нормальным человеком.
Увидев Струге, Звонарев сделал полшага к гаражу и сунул в рот сигарету. Не нужно, чтобы тот его заметил. Опять начнутся судебные происки, декламация азов морали… Кому это нужно?
И Струге не заметил. В этом парне, облаченном в черное, очень трудно было узнать вчерашнего сержанта в затянутом милицейском бушлате. Судья лишь скользнул по фигуре Глеба взглядом, не задержав его ни на мгновение. Прошел мимо, миновал поворот и направился – Звонарев знал куда – к третьему подъезду дома.
И тут Глеб почувствовал тревогу. Он еще не видел ничего, что могло бы ее вызвать: на улице не чувствовалось ни ветерка, не слышалось ни звука. И все же она, тревога, пришла. Так приходит страх, когда видишь, когда на середину проезжей части выкатывается коляска. Мама там, далеко, ругается с кем-то в очереди, а ее коляска, с самым дорогим на свете, медленно катится под колеса водителю, который даже не в силах подумать о том, что такое с ним может когда-нибудь произойти.
Медленно оглянувшись, сержант увидел странную картину. Дверь трансформаторной будки распахнулась. Он даже не услышал привычного скрипа ржавого на вид железа. И из будки вышел человечек маленького роста. Милиционер сначала даже подумал, что увидел подростка. Ни секунды не медля, но и ничуть не торопясь, поразивший своим появлением сержанта человек двинулся…
Звонарев мгновенно пересек траектории двух движущихся по двору людей, и вычисленная точка пересечения их направлений заставила сердце сержанта забиться быстрее. Их скорости были равны, пути следования тоже, и милиционеру даже не пришлось применять школьные правила элементарной геометрии. Если объекты А и Б движутся с одной скоростью под углом друг к другу и за одно время проходят один и тот же путь, то в данном случае они должны встретиться на крыльце третьего подъезда. Того самого, в котором жил судья.
Тревога еще не приобрела реальные очертания, а Глеб, потянув на куртке «молнию», стал освобождать себе проход руки под мышку.
В жизни бывает много случайностей. И само по себе их происхождение и последствие не интересуют никого до той поры, пока они не превращаются в совпадения. Почему Звонарев, так хищно изучавший двор, даже не сделал предположения о том, что из этих заржавевших и на первый взгляд еще в прошлом году запертых дверей трансформаторной будки может кто-то выйти? Это не случайность. Скорее, это та самая невнимательность и халатность, о недопустимости которых без устали твердит командир взвода.
Быть может, этот человек – электрик? Тогда почему он, находясь на работе – представить, что он в будке проводит досуг, трудно, – носит идеально чистый пуховик «FINN FLARE», голубые джинсы и ботинки «Саламандра»? Во-первых, на использование такой одежды в качестве рабочей не решится ни один электрик. Во-вторых, ни один электрик не решится на использование такой одежды также в качестве парадно-выходной. В-третьих, где его чемодан или сумка и прочие жэковские фенечки? Или он вышел, чтобы в подвале третьего подъезда посмотреть, исправна ли проводка, которую он только что чинил в будке? Случайность? Скорее – совпадение, потому что он вышел как раз в тот момент, когда во дворе появился строптивый судья.
