Кирилл Казанцев - Тебе конец, хапуга!
Поджог поломал планы не только местной полиции. Общее собрание членов дачного кооператива «Ветеран» оказалось сорвано. Итоговую бумагу, ради которой Мандрыкин и приезжал, так и не приняли. И виноват в этом был по большому счету сам заместитель главы дорожно-строительного холдинга «Т-инвест». Зрелище исчезающей в огне любимой машины так его расстроило, что он позабыл о своих обязанностях. И старички благополучно разошлись, прихватив с собой продуктовые подарки. Правда, сам Мандрыкин никак не связывал поджог с попыткой сорвать собрание. Он был уверен, что это уголовник Граеров сводит с ним таинственные счеты. Но точный ответ на вопрос, почему в тот день полыхнула именно машина заместителя главы холдинга, мог дать только тот, кто сунул в колесную арку «Кадиллака» бутылку с горючей смесью и точно отмеренным тлеющим фитилем…
Солнце уже перевалило через зенит и катилось к синеющему на горизонте лесу. В воздухе густо пахло подсохшей травой, по-прежнему в небесной выси заливались невидимые жаворонки. Им вторили бесчисленные кузнечики.
Двое старых людей, бывший партизан Федор Юрьевич Новицкий и Анна Васильевна Протасеня, неторопливо подымались на высокий холм, поросший сухой травой и дикой клубникой. В руках старушка держала плетеное лукошко.
– Ты это, Васильевна, лучше не оборачивайся. Сердце себе не надрывай, – посоветовал ветеран своей спутнице.
Совет был к месту. С высоты, если обернуться, можно было увидеть наполовину уничтоженный дачный поселок.
– Не спешил бы ты так, Юрьевич. – Пенсионерка приложила ладонь к сердцу. – Во стучит, словно из-под ребер вырваться хочет. Это у меня стенокардия от волнения. А ты мужик еще крепкий. Другие в твоем возрасте или из больниц не выбираются, или вообще землю кладбищенскую парят.
– А ты сядь, передохни. Земля здесь сухая, сыростью не натянет… – Крепкий еще старик помог пенсионерке опуститься на сухую траву.
– Хороший ты человек, Юрьевич, приютил меня. Ведь я теперь совсем без дома.
– А что, и квартиры у тебя нет? – прищурился Новицкий.
– Была, – вздохнула старуха, – была да сплыла. Сыну я ее оставила. Тот женился, невестку прописал. А потом в тюрьму угодил. Живут там теперь совсем чужие для меня люди, – не желая продолжать тему, махнула рукой пенсионерка и хлюпнула носом. – Вот и получается, жить мне теперь по чужим людям или в дом для престарелых определяться.
– Не боись, Васильевна, прорвемся. Я человек бывалый. – Бывший партизан неторопливо нарвал букетик полевых цветов.
Старуха отдышалась, кряхтя, поднялась, и вновь они зашагали по еле видимой тропинке к вершине холма.
– Невнимательные мы все друг к другу. Живем рядом, встречаемся, а ничего-то о соседях не знаем. Вот я только сейчас, когда эти дорожники чертовы приехали, и узнала, что ты в партизанах был. Ты же раньше никогда медали не надевал, не рассказывал…
– А чего рассказывать? Что было, то было. И медалями по будним дням нечего звенеть. Я их только на День Победы и надеваю.
Старики вышли на верхнюю площадку холма. Она была довольно обширной, по центру виднелся кирпичный обелиск со ссыпавшейся местами штукатуркой. К нему была прикручена прямоугольная плита из нержавейки с неумело выгравированными буквами: десять фамилий и дата внизу – тысяча девятьсот сорок второй. Венчала обелиск пятиконечная красноармейская звездочка. Метрах в двадцати от скромного военного памятника виднелся брезентовый навес над археологическим раскопом. Стояли палатки. Молодые люди – студенты-волонтеры, просеивали выкопанную землю через проволочное сито, отбирали находки: черепки, кости…
Новицкий не по годам легко нагнулся и положил букет полевых цветов к подножию обелиска.
– Я часто сюда прихожу. Все они, наши бойцы-партизаны, тут и лежат. Немцы их расстреляли. Вот вместо них и доживаю чужой жизнью, – проговорил бывший партизан.
– Это ж сколько годков тебе тогда, Юрьевич, было? – спросила Протасеня.
– Четырнадцати еще не стукнуло. Я самый молодой в отряде был. Меня «железку» подрывать с собой не брали – берегли. Я тол из неразорвавшихся снарядов и мин выплавлял. Ножовкой кончик спилишь – и в печь растопленную. Тол, он легко, как воск, плавится. По жестяному желобу я его уже в бак принимаю. Он, когда горячий, то словно изнутри светится. А сверху по нему такие тени, ну, как на полной луне бывает в ясную погоду, плавают. Вот я плавил тол, смотрел на эти тени и, как мальчишка, всякую чушь себе придумывал. Вроде как мультфильмы из сказок. Не поверишь, Васильевна, за войну я больше шести тонн тола выплавил. Никакому бен Ладену такое и не снилось. Не один фашистский состав наши ребята этим толом под откос пустили, не один полицейский участок на воздух подняли…
– Значит, они все здесь. – Васильевна показала на землю. – А ты-то как уцелел?
– Говорю же, жалели меня старшие товарищи. Когда немцы карательную операцию начали, то лес наш и окружили. У нас схрон для оружия и взрывчатки был – надежный, под землей устроенный, битком набит и замаскирован надежно, пройдешь по нему и даже не заметишь. Командир приказал мне, как несовершеннолетнему, туда спрятаться. А сами ребята бой приняли. Их раненых десять человек в плен захватили. Мертвых каратели по деревьям развесили: кого за шею, кого за ногу… чтобы воронье их клевало. И местным запретили снимать тела, чтобы все знали, что с партизанами случается. А раненых вот тут вот, на Шараповой горе, и расстреляли. Никто из них нашего схрона так и не выдал, хоть немцы обещали в живых оставить, если скажут. Вот так и уцелел я. – Старик вздохнул, поправил цветы. – Думал, по осени пирамидку оштукатурить, в порядок привести…
Бывший партизан обернулся – неподалеку от него стояли молодые люди: студенты-археологи и их преподаватель-руководитель.
– Копаете? – спросил Новицкий.
– Копаем.
– Вы только ребят моих не потревожьте, – указал он взглядом на обелиск. – Памятник мы уже после войны ставили, по памяти, когда все уже травой поросло. Точного места никто не помнит.
– Не потревожим. Мы не столько лопатой, сколько кисточками и скальпелем работаем. Каждый черепок от песка отделяем.
– Ну и нашли что-нибудь ценное?
Преподаватель улыбнулся:
– Если вы о золоте и драгоценных камнях говорите, то нет. В археологии такие находки редко встречаются. А вот историческую ценность ваша Шарапова гора имеет. На ней в раннем Средневековье, оказывается, поселение викингов было.
– А почему вы так считаете? – спросил Новицкий.
– На костях, черепках мы скандинавские руны нашли. Это, кстати, научная сенсация. Раньше считалось, что викинги в здешних краях постоянных поселений не основывали.
– Ой, я мало что в этом понимаю, – призналась Васильевна.
– А я кое-что читал. До развала Союза постоянно журнал «Знание – сила» выписывал. Они об археологии много писали. – Седой старик даже распрямил грудь, расправил плечи. – Так что вы уж смотрите, товарищи археологи, ребят не обижайте. – Он вновь глянул на памятник. – Их покой тревожить нельзя. Отвоевали они свое. – И тут же абсолютно неожиданно, но вместе с тем и абсолютно естественно ветеран сменил тему: – Подзаработать на каникулах решили? Много хоть платят? – глянул он на студентов.
– Какое заработать? – рассмеялась белобрысая девчушка. – Мы все здесь волонтеры, ради науки бесплатно работаем.
– Ну вот, видишь, Васильевна, зря ты на современную молодежь наговариваешь – мол, или наркоманы-пьяницы, или в полиции служат.
– Так я что ж, я ж ничего… – засмущалась старуха.
– Ладно, Васильевна, пошли назад. Не будем людям мешать работать. У каждого свое дело. Вот мне сегодня надо еще огород прополоть.
– Какое прополоть, Юрьевич? – запричитала пенсионерка. – И твой дом скоро сломают, и по грядкам твоим трактор гусеницами проездит – ничего не останется.
– Пошли, пошли. – Ветеран приобнял спутницу за плечи и повел вниз с холма.
Теперь уже не рассмотреть разрушения в поселке было невозможно – он расстилался внизу. Старая женщина вглядывалась в то, что осталось от ее участка: пара поломанных яблонь и куча строительного мусора. Лишь чудом в дальнем углу уцелел цветник.
– Ой, глупая я была, глупая, – призналась Васильевна. – Муж-покойник предлагал мне дом из деревни бревенчатый перевезти и сруб сложить. А мне все чего-то нового, модного хотелось. Вот и уговорила его кирпичный поставить, чтобы на века было – детям и внукам. А теперь что? Муж в земле, сын в тюрьме. Был бы дом из бревен – разобрали б, перевезли. Новый участок хоть и далеко дали, но все же земля есть. Хватило б компенсации мне мужиков для работы нанять. А с этой кучей битых кирпичей что мне теперь делать?
– Кто ж знал, что оно так случится, – успокаивал Васильевну Новицкий, а затем вдруг напрягся и недобро прищурился.
– Ты чего, Юрьевич?
– Снова гости к нам пожаловали. Ох, не к добру…
