Александр Щелоков - Черный трибунал
— Как вас зовут? — спросил Андрей.
Она улыбнулась.
— Странно. Я ждала, что вы спросите гораздо раньше. Обычно военные более решительные.
— Почему вы решили, что я военный?
Она смерила его смеющимся взглядом.
— Не отрицайте. У вас выправка и глаза строгие. Командирские.
— Что еще вы можете угадать? — спросил он иронично.
— Что еще? Вы офицер. Скорее старший лейтенант. Лейтенанты не такие серьезные, а капитаны обычно постарше...
— Все же как вас зовут? — спросил он, скрывая растерянность.
Лифт остановился, двери открылись.
— Приехали, — сказала она и первой вышла на лестничную клетку. Подошла к двери с номером «25» на эмалированной табличке, достала ключи, открыла. — Входите!
— Да, но я... — смешался Андрей от такой неожиданности.
— Знаю, вы не ко мне. — Она засмеялась звонко, открыто. — Папа! К тебе пришли! Встречай!
Из глубины квартиры вышел хозяин, одетый по-домашнему просто. Вгляделся в Андрея и спросил недоверчиво:
— Вы Бураков? Андрей? Очень приятно. Где вы встретились с Наташей?
Михаил Васильевич походил на брата и в то же время был не полной, а увеличенной копией — пошире в плечах, повыше ростом, с более крупной головой и высоким лбом. Не меняя хмурого выражения, Михаил Васильевич еще раз оглядел Андрея, пожал протянутую руку и предложил:
— Давайте пройдем в беседку. Там нам будет удобнее. Они вышли на балкон, затянутый тенистым шатром дикого винограда. Здесь стояли столик и два кресла, плетенные из лозы, скорее всего плоды хозяйского рукоделия.
— Садитесь, — предложил хозяин. Они устроились друг против друга.
— Значит, вы Бураков? А вот на отца не похожи.
— Говорят, я в материнского деда.
— Простите, нет ли у вас документа?
Андрей пожал плечами, не совсем понимая, что так беспокоит хозяина, и вынул удостоверение.
Михаил Васильевич осмотрел фотографию, прочитал записи, удовлетворенно кивнул.
— Вы извините, но дело такое...
— Все нормально, — сказал Андрей. — Мне дядя Ваня сказал, будто вы знаете подробности...
Михаил Васильевич нервно встал, подошел к двери, притворил ее. Вернулся на место. Сказал, понизив голос:
— Какие там подробности? Так, кое-что. Если даже не меньше...
— Мне интересно все.
— Для чего, извините? — спросил Михаил Васильевич озабоченно. — Если для сообщения милиции, то я давать показаний не стану. От всего открещусь. Мне своя голова дорога...
— Вы чего-то боитесь?
— Боюсь, — ответил хозяин и снова встал. — Разве случай с вашим отцом не доказательство? А он как-никак полковник был. Теперь сравните: а кто я? Старший сержант зааса. Вот. — Михаил Васильевич большим пальцем отмерил на мизинце полногтевого сустава и показал Андрею. — Блоха. Прижмут и раздавят.
— Хорошо, — сказал Андрей.
Хозяин поерзал, устраиваясь поудобнее в кресле. Положил руку на столик, придвинулся поближе к гостю. Спросил:
— Вы с Мудраком знакомы?
— Нет. Майор начал служить с отцом, когда я уже был в Забайкалье.
— Значит, ничего не потеряли. А я этого мудака вожу. Каждый день. Иван — вашего отца, я — майора. Сперва мы ездили на «уазике», потом ту машину списали. Должность моя сохранилась. Стал возить майора на его собственной.
— Он что, сам не водит?
— Водить самому — одно, — вразумляюще пояснил Костров. — Иметь собственного водителя — другое.
Он замолчал. Андрей понимал, что подгонять собеседника при таком разговоре не стоит.
— Дней за десять до случая с полковником, — после паузы продолжал Костров, — я вез майора на Южнопортовскую товарную станцию. По дороге остановились у Казачьего бульвара. Мудрак приказал: «Подождем немного. У меня деловая встреча. Когда к нам подойдут, выйди минут на десять. Посиди в скверике. Я потом позову».
Костров говорил тяжело, обдумывая каждое слово, и буквально выдавливал фразу, будто через силу.
— Потом подъехала машина. Из нее вылез кавказец. Пока он садился к Мудраку, я ушел в сквер. Минут двадцать гулял, пока меня не позвал майор. Мы поехали. Потом я привез майора домой обедать. Он взял сумку. Сказал мне: «Подожди» — и ушел. Я ведь деньги получаю большей частью за то, что жду. В машине удобно. Включил магнитофон. Неожиданно вместо музыки пошел разговор. Сперва хотел выключить, потом подумал, что будет трепаться хмырь из кулинарного техникума, и оставил. Оказалось, совсем не он. Я даже испугался.
— Что же это было?
— Запись разговора майора с кавказцем.
— О чем же они говорили, если вас испугало?
— Кавказец спросил: «Кто тэбэ мэшает, майор? » Он говорил с сильным акцентом, и его трудно спутать. Мудрак засмеялся: « Будто не знаешь — кто! Недобитые партократы». Я к этому слову уже привык и отнесся без удивления. Оно ровным счетом ничего не означает. И Горбачев партократ, и Ельцин. Наверное, и кавказец их так же воспринял. Он сказал: «Ты нэ круты, майор. Меня нэ интэрэсует политика. Ты говоры, кого убрать для дэла. Я убэру. И нэ бойса замарат руки. Когда получишь денги, купишь всякого мыла — отмоэшьса. Называй фамилию». Тогда Мудрак покряхтел и сказал: «Главный стопор — Бураков». Кавказец обрадовался: «Тужился, тужился, наконэц родыл. Ну, ладно, Буракова можешь в расчэт не брать. Мои рэбята его пасут и завтра, самое большее послезавтра — сдэлают».
— Он так и сказал «сдэлают» или как-то иначе?
— Точно, как я говорю: «сдэлают». Когда вашего отца положили, а Ивана ранили, я сразу понял, о чем шел разговор. Вот и все, собственно...
Костров откинулся на спинку кресла и вытер лоб рукой. Андрей потрясенно молчал. Если все происходило именно так, как ему рассказано, значит, убийство отца каким-то образом связано с Мудраком. Но чем отец мог мешать майору? Представить, что тот претендует на оставшуюся свободной должность, — значит совсем не знать армейских порядков. Ни при живом отце, ни без него майору такая возможность продвинуться не светила. На подобное место, как у отца, назначала своих людей Москва, а у нее выбор куда как велик, и бывший начальник вооружения дивизии из провинциальной глубинки майор Мудрак вряд ли не понимал этого. Что же тогда встало между ним и отцом?
— Как вы думаете, Михаил Васильевич, — спросил Андрей, — чем мог мешать майору отец? Почему тот назвал его главным стопором?
— Не знаю, — развел руками Костров. — Все, что слышал, — я рассказал. Большего не знаю и знать не хочу. Вы уж извините, Андрей.
Откровенный страх опять звучал в словах Михаила Васильевича. Он, по всей видимости, передался ему от дяди Вани, а тот уже имел основания бояться. Человек, хоть раз взглянувший в дуло, направленное на него, не скоро отходит от замораживающего ужаса смерти.
— Кто этот кавказец? — спросил Андрей, пытаясь уточнить хоть какие-то детали той странной встречи. — Вы его раньше видели?
— Никогда.
— Но с майором, судя по всему, он знаком давно. Так?
— Похоже на то.
— В каком часу он подъехал к скверу?
— Примерно в половине одиннадцатого.
— Сколько длилась их беседа?
— Я уже говорил. Минут двадцать...
— Давно в машине майора магнитофон?
— Нет, купил он его совсем недавно. Я сам его монтировал.
— Как майор объяснил его необходимость?
— Зачем объяснять? Я ж не совсем дурак. Он принес, я приладил. И все. Ежу ясно — для чего. Когда мы ездили, майор часто включал трясучку.
— Что это?
— Трясучка? Так я называю музыку. Рок.
— Вы, уходя, глушили двигатель?
— Нет, уже жарко, а у нас кондиционер. Без него в машине не усидишь.
— Значит, майор мог спокойно вести запись?
— Думаю, так оно и было. — И сразу, без перехода, Костров спросил: — Чайку попьете?
— Спасибо.
Андрей встал. В тот же миг дверь приоткрылась. Пахнуло дорогими духами. В беседку заглянула Наташа:
— Пап, я ухожу. У меня дела.
— Позвольте вас проводить, — предложил Андрей.
Она улыбнулась, сверкнув глазами.
— Позволяю. Высокие офицеры — моя слабость. Верно, папа?
Они дошли до остановки троллейбуса.
— Вам куда? — спросила Наташа.
— Разве мы не вместе? — Андрей сделал удивленное лицо. — Я же вас провожаю...
— Вы всегда так напористы с женщинами?
— Нет, только в этот раз. Вы мне очень нравитесь.
— Это признание?
— Конечно.
— Хорошо. Мы едем в художественную галерею. У меня там встреча.
— Он что, художник? — осененный внезапной догадкой, поинтересовался Андрей.
— Да, но вам это ничем не грозит. Я ведь сказала — мне нравятся высокие офицеры. Кстати, вы слыхали о художнике Васильеве? Андрей напряг память. Удивляя самого себя, сказал:
— О Федоре Александровиче? Наташа изумленно приподняла брови:
— Браво, поручик! Я просто потрясена. Покажите мне еще офицера, который бы помнил о Федоре Александровиче!
— Я его запомнил потому, что на многих его картинах есть лужи, — сказал Андрей так, будто оправдывался.
