Андрей Воронин - Тень прошлого
Его кольнуло неприятное предчувствие: этот похожий на оголодавшего зимнего волка жердяй вполне мог оказаться одним из его «крестников», решившим свести старые счеты, но Лопатин прогнал эту дурацкую мысль – такие дела при всем честном народе не делаются. И потом, кто же сводит счеты со следователем прокуратуры? Ловит человека милиция, обвиняет его прокурор, приговор выносит судья, а следователь, можно сказать, пустое место – ему даже взяток не предлагают…
– Пожалуйста, – сказал он, протягивая незнакомцу открытую пачку.
– Благодарю вас. – Незнакомец улыбнулся, тускло сверкнув железными зубами, и ловко вытянул из пачки сигарету. – Прикурить разрешите?
Лопатин протянул ему тлеющий окурок. Незнакомец наклонился к его руке, словно собираясь облобызать ее, и принялся раскуривать сигарету. Его впалые щеки при этом работали, как насос, он казался полностью поглощенным сложным процессом прикуривания огнеупорной отечественной сигареты, и поэтому Константин Андреевич невольно вздрогнул, когда тот заговорил, не поднимая на него глаз и не прерывая своего занятия.
– Слушай меня внимательно, Лопатин, – тихо сказал он. – Тебе передали, чтобы ты оставил Агапова в покое. Дело это гиблое, ничего тебе здесь не посветит, а если не перестанешь доставать хорошего человека, может произойти неприятность. Ты меня понял?
– Я тебя отлично понял, – так же тихо ответил Константин Андреевич. В животе у него образовался вакуум, в который сейчас со свистом втягивались внутренности следователя – ощущение, по крайней мере, было именно такое. – Я тебя понял, – повторил Лопатин. – Можешь передать своему хозяину, чтобы сушил сухари.
Я с него не слезу – Как хочешь, – спокойно ответил волчьемордый. – Мое дело предупредить.
– Ты свое дело сделал, – сказал Лопатин. – А теперь вали отсюда.
– Грубишь, следак, – сказал незнакомец, разгибаясь. – Зря. Большое вам спасибо, – закончил он нормальным голосом и неуловимым движением растворился в толпе.
На миг Лопатину показалось, что его стриженая макушка мелькнула в самом конце перрона, но он не был в этом уверен. Он стоял, забыв о тлеющем в пальцах окурке, и постепенно приходил в себя, ощущая, как подсыхает под мышками холодный пот.
«Хорошо я его отбрил», – пронеслась мысль, и Лопатин чуть не расхохотался вслух, настолько нелепой и детской она ему показалась. Отбрил… Это был просто курьер, посланный с сообщением, фактически ходячая магнитофонная кассета с записанным на нее текстом. С таким же успехом в ответ на его угрозы можно было спеть «В лесу родилась елочка».
Он наконец заставил себя сдвинуться с места, только когда сигарета, догорев до фильтра, обожгла пальцы. "Вот же суки, – возмущался он про себя, войдя в здание вокзала и пробираясь к шумной привокзальной площади. – Вот суки… Еще и сигарету стрельнул, рожа протокольная.
Можно подумать, у него своих нет. Как же, конспирация."
"Дело Агапова надо дожимать, – подумал он, спускаясь в метро. – Тем или иным способом, но дожимать к чертовой матери. Для суда материала пока маловато, а время, судя по всему, если не вышло, то вот-вот выйдет. Эти сволочи уже действуют, даже не особенно скрываясь. Надо будет порыться в картотеке – что это за фрукт ко мне сегодня подходил? Не может быть, чтобы его там не было, на нем же вся его биография заглавными буквами пропечатана…
А все-таки я молодец. Нюх у меня хороший, и работал я все это время, судя по всему, в нужном направлении.
Ведь, подослав ко мне этого придурка, Агапов фактически признал, что я его достал. Следующим его шагом, по всей видимости, будет предложение взятки. Вот тогда и поговорим. Тогда можно будет поторговаться. А если не сторгуемся, спущу на него всех собак. Он не может не понимать, что до сих пор все мои действия были просто художественной самодеятельностью… Так сказать, синдром Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Самодеятельность там или нет, а на то, чтобы запустить машину следствия, материала у меня уже набралось с избытком. А машина – она и есть машина.
Перемелет без пяти минут депутата в костную муку. А газетчики за такую информацию вообще удавятся…
Главное – подстраховаться, решил он, втискиваясь в битком набитый вагон метро бок о бок с потной теткой, которая чуть не сшибла его на эскалаторе. Надо как-то дать этой сволочи понять, что материал продублирован и в случае моей внезапной смерти попадет куда следует.
Дублировать я, конечно, ничего не стану, но Агапову про это знать совершенно незачем.
Почему я, собственно, сразу не стал действовать как официальное лицо? К чему была вся эта самодеятельность? Не надо лукавить, гражданин Лопатин, сказал он себе. Со мной эти штучки не проходят. Ты же, дружок, с самого начала решил оставить себе запасной вариант, этакий, понимаете ли, выбор: либо почет и уважение (без денег), либо деньги (но без почета и тем паче уважения… даже самоуважения, коли уж на то пошло).
Напьюсь. Имею полное законное право, да и повод есть. И не дома, а в кабаке. Два дня свободы, это ж обалдеть можно! И еще целый сегодняшний вечер.., куча, море, океан свободы! Хей-хоп, как говорили в наше время."
Он вышел из вагона за две остановки до своей и выбрался на поверхность как раз напротив ресторана «Орел», в котором был в последний раз… Он остановился на краю тротуара и даже прикрыл глаза, мучительно стараясь припомнить, когда же он в последний раз посещал это злачное место, в дни его юности носившее скромное название «Рябинка» и переименованное новым хозяином.
Теперешнее название кабака Константину Андреевичу нравилось – по крайней мере, оно было гораздо ближе к сути. Судя по количеству происходивших здесь в вечернее время драк, посетители ресторана после нескольких рюмок и впрямь начинали ощущать себя если не орлами, то, как минимум, соколами.
«Годится, – подумал Константин Андреевич, решительно пересекая проезжую часть и направляясь к зеркальным дверям ресторана. – Это именно то, что мне сейчас необходимо – почувствовать себя соколом, а не ощипанным петухом с перхотью на воротнике. А не был я здесь ни много ни мало пятнадцать лет. Вот как женился, так сразу и перестал бывать…»
Он не дошел до дверей ресторана совсем немного, когда его снова окликнули. Он даже не сразу понял, что окликают его: звали какого-то молодого человека, а он, как ни крути, к молодежи себя причислить уже никак не мог, – и оглянулся тоже не сразу, но женский голос был настойчив, и он все-таки не выдержал и обернулся.
Это была девушка лет двадцати пяти, и обращалась она непосредственно к нему. Константин Андреевич приподнял брови в немом недоумении: тоже мне, нашла молодого человека… Неужели я выгляжу как потенциальный богатый клиент?
– Извините, – сказала эта девица. – Вы не подскажете, как мне добраться до Третьяковки?
Лопатин даже головой тряхнул, словно подозревая, что видит сны наяву. Вопрос был настолько хрестоматийный, что казался чуть ли не выдранным с мясом из какого-то анекдота, вроде бессмертного вицинского: «Как пройти в библиотеку?». Она что, издевается? Впрочем…
На проститутку-наводчицу девица не была похожа.
Скромное платье, полное – черт возьми! – отсутствие косметики, да и не нужна ей была никакая косметика: рыжие волосы, зеленые глаза на пол-лица, свежие губы… а ноги-то, ноги! С такими ногами на руках ходить надо, чтобы, значит, красоту не портить. Да и виднее она так, красота-то… Провинциалка?
– Вы ведь москвич? – спросила она, видя колебания Константина Андреевича. Взгляд у нее был совсем растерянный – заблудилась курица…
– Москвич, – расправляя плечи, ответил Константин Андреевич. Он вдруг почувствовал себя даже не соколом, а орлом. «Надо же, – с легкой иронией подумал он. – Седина в бороду, бес в ребро.» Впрочем, бороды он не носил никогда и брился каждый день, так что насчет седины в бороде ничего определенного сказать не мог. Что же касается беса, то он не видел, почему бы ему не угостить девушку коктейлем – на большее он не претендовал, да и глупо было бы рассчитывать на что-то большее, при его-то внешности, которая и пятнадцать лет назад не считалась завидной. «В конце концов, не алкоголик же я, чтобы надираться в одиночку», – подумал он, и это решило дело.
– Я-то москвич, – продолжал он, – но вот что вы потеряли в Третьяковке, не пойму, хоть убейте. Она же закрыта.
– Как закрыта? – опешила девушка. – Я же специально… Я же специально ехала, чтобы туда попасть! Как же так? А когда откроется?
– Сие известно только Господу Богу, – многозначительно заявил Константин Андреевич и украдкой покосился вниз, на ее ноги. – У них там ремонт. А ремонт в наше непростое время, сами понимаете…
– Ой, – сказала девушка. – Вот так история… Понимаете, я из Костромы, занимаюсь в изостудии…
– Что же это вы, юная художница, – с укоризной сказал Константин Андреевич, – новости не смотрите?
