Алистер Маклин - Пушки Острова Наварон
Стивенс, смотревший из окна, снова ощутил пустоту в желудке, почувствовал, как отхлынула от лица кровь. Хорошо, что он в рулевой рубке: никто не заметит, как дрожит у него нога.
— Но послушайте, сэр… — произнёс он дрогнувшим голосом.
— Да. В чём дело, Стивенс? — Несмотря на спешку, Мэллори умолк, увидев бледное, неподвижное лицо и пальцы, вцепившиеся в подоконник.
— Вы не посмеете это сделать, сэр! — хриплым из-за волнения голосом произнёс Стивенс. Несколько секунд он беззвучно шевелил губами. Наконец, его прорвало:
— Это резня, сэр. Подлое убийство.
— Заткнись, пацан! — рявкнул Миллер.
— Хватит, капрал! — оборвал Мэллори американца. Долгим взглядом посмотрев на него, перевёл холодный взор на Стивенса.
— Лейтенант, принцип успешного ведения войны состоит в том, чтобы поставить противника в невыгодные условия и не дать ему шансов на успех. Или мы убьём их, или они нас. Или они погибнут, или мы, а вместе с нами и тысяча парней на острове Керос. Неужели не ясно, лейтенант? Пусть вас не мучит совесть.
Несколько секунд Стивенс молча смотрел на капитана, сознавая, что все смотрят на него. В эту минуту он возненавидел Мэллори, готов был убить его. И внезапно понял, что ненавидит капитана за жестокую логику, заключённую в его словах.
Посмотрел на свои сжатые кулаки. Мэллори, идол каждого молодого скалолаза в довоенной Великобритании, альпинистские подвиги которого давали пищу для сенсационных газетных заголовков в 38-м и 39-м годах. Мэллори, лишь из-за неудачно сложившихся обстоятельств дважды потерпевший неудачу при попытке похитить Роммеля, лису пустыни, из его собственного штаба. Мэллори, трижды отказавшийся от повышения по службе, чтобы остаться с критянами, обожавшими его. Все эти мысли пронеслись в мозгу Энди. Подняв голову, юноша вгляделся в худощавое загорелое лицо, чувственный, словно высеченный резцом рот, густые тёмные брови, нависшие над карими глазами, которые могли быть и такими холодными и такими добрыми. И он устыдился, осознав, что не сможет ни понять, ни осудить Мэллори.
— Прошу прощения, сэр, — чуть улыбнулся он. — Как выразился бы капрал Миллер, я влез без очереди со своей критикой. — Посмотрев на каик, нёсшийся к ним с зюйд-оста, Стивенс снова почувствовал тошнотворное чувство страха, но произнёс довольно твёрдо:
— Я вас не подведу, сэр.
— А я и не сомневался, — улыбнулся в ответ Мэллори и взглянул на Миллера и Брауна. — Приготовьте всё, что надо, и положите куда следует. Не суетясь, чтобы не увидели. Они смотрят на вас в бинокли.
Повернувшись, он пошёл на нос, Андреа следом за ним.
— Круто ты обошёлся с юношей, — сказал без упрёка и осуждения грек.
— Знаю, — пожал плечами Мэллори. — Я и сам не рад. Но так было надо.
— Пожалуй, — проговорил Андреа. — Да, но это было неприятно… Как думаешь, они пустят в ход носовые пушки?
— Вполне. Они бы не стали догонять нас, не будь они уверены, что дело нечисто. Дадут предупредительный выстрел, и только. Как правило, немцы ведут себя прилично.
— Прилично? — сморщил лоб Андреа.
— Ладно, не придирайся, — улыбнулся Мэллори. — По местам. Ждите моего сигнала. Долго я вас ждать не заставлю, — прибавил он сухо.
Буруны от форштевня исчезли, мощный рёв дизеля сменился ровным рокотом. Немецкое судно, двигаясь по инерции, остановилось в полутора метрах от каика. Сидя на носу на ящике для рыбы, Мэллори старательно пришивал пуговицу к поношенной куртке, зажатой у него между ног. Шестеро немцев в флотской форме находились на палубе каика. Один склонился над установленным на баке на треножном станке крупнокалиберным «шпандау» со вставленной в приёмник лентой. Трое расположились группой в средней части судна, у каждого наготове «шмайсер». В дверях рулевой рубки стоял командир — молодой лейтенант; волевое лицо, холодные глаза, на кителе «Железный крест». Из машинного отсека высунулась чья-то голова. Рейковый парус мешал Мэллори видеть корму, но, судя по тому, куда нацелен «шпандау», можно было заключить, что и на корме «немца» установлен пулемёт.
Суровый лейтенант, поистине выкормыш «Гитлерюгенд», сложил ладони рупором:
— Спустить паруса!
Мэллори так и обмер. В ладонь ему вонзилась игла, но он не заметил этого. Лейтенант отдал команду по-английски! А Стивенс так молод, так неопытен. Он непременно попадётся на удочку…
Но этого не случилось. Приоткрыв дверь рубки, юноша высунулся, приставил ладонь к уху и бессмысленно уставился вверх, карикатурно разинув рот. Изобразил этакого придурка, не понимающего, чего от него хотят. Мэллори готов был обнять его.
Не только его поступки, но и одежда и чёрная шевелюра соответствовали образу медлительного, недоверчивого островитянина-рыбака.
— Чего надо? — завопил Стивенс.
— Спустить паруса! Мы сейчас сойдём к вам на борт, — добавил лейтенант опять по-английски.
Стивенс всё так же растерянно смотрел на немца, потом недоумённый взгляд перевёл на Андреа и Мэллори. Те столь же убедительно изобразили удивление.
— Виноват, не понимаю по-немецки! — пожал плечами Энди. — А по-нашему не умеешь говорить? — произнёс он на безукоризненном греческом языке. Правда, так говорят в Аттике, а не на островах Архипелага; но Мэллори был уверен, что лейтенант не заметит разницы.
— Немедленно лечь в дрейф. Мы поднимемся к вам на борт.
— Лечь в дрейф? — Возмущение было таким неподдельным, поток ругательств и проклятий столь обильным, что лейтенант на мгновение опешил. — Да кто ты такой, чтоб нам приказывать?
— Даю десять секунд, — оборвал его немецкий лейтенант.
Он успел прийти в себя и держался холодно и чопорно. — Потом откроем огонь.
Сделав вид, что готов подчиниться, Стивенс повернулся к Андреа и Мэллори.
— На то и победители, чтоб приказывать! — произнёс он с горечью. — Убирай паруса!
Быстро освободили фал, закреплённый на утке. Мэллори потянул вниз кливер, сгрёб его и молча присел у ящика на корточки, зная, что за ним наблюдает дюжина враждебных глаз.
Парус закрывал его колени, старая куртка — предплечья, сложенные на ляжках ног; кисти опущены, голова склонена воплощённое уныние и покорность. Под тяжестью рангоутного дерева с шумом спустился рейковый парус. Андреа ступил на него, сделал пару неуверенных шагов к носу, но остановился, опустив руки. Усилившийся стук дизеля, поворот штурвала, и немецкое судно оказалось у борта каика. Трое немцев с «шмайсерами» в руках быстро, но так, чтобы не оказаться в секторе обстрела своих крупнокалиберных пулемётов (теперь можно было видеть на корме и второй), прыгнули на палубу каика. Один из трёх тут же бросился к фок-мачте и встал там, держа всю команду под прицелом. Всех, кроме Мэллори. Того опекал пулемётчик, находившийся на носу.
Мэллори невольно восхитился безупречной слаженностью и чёткостью действий немецких моряков.
Подняв голову, капитан осмотрелся с чисто крестьянским равнодушием. Кейси Браун присел на корточки у машинного отсека, возясь с глушителем, лежавшим на крышке люка. В двух шагах от него устроился Дасти Миллер. Нахмурясь, он старательно вырезал из консервной банки кусок жести, видно, нужный для ремонтных работ. Кусачки он держал в левой руке, хотя не был левшой. Ни Стивенс, ни Андреа не сдвинулись с места. Часовой у фок-мачты не сводил с них глаз. Двое других неторопливо шли на корму со свободным, непринуждённым видом. Им и в голову не приходило, что кто-то посмеет их ослушаться.
…Хладнокровно расстреляв пулемётчика из автомата, спрятанного в парусе, Мэллори направил «брен» на часового у фок-мачты. Тот рухнул, изрешечённый пулями. Не успел он упасть на палубу, как произошло сразу четыре события. Схватив пистолет Миллера, спрятанный под глушителем, Кейси Браун четырежды нажал на спусковой крючок, и пулемётчик, находившийся на корме, поник. Пальцы его всё ещё сжимали рукоятки. Смяв кусачками трёхсекундный химический запал, Миллер швырнул консервную банку в машинный люк немецкого судна. Стивенс метнул в рулевую рубку гранату со взведённым взрывателем. Схватив с быстротой и точностью атакующей кобры обоих автоматчиков, Андреа изо всей силы столкнул их меж собой головами. Все пятеро бросились на палубу. Над немецким судном с грохотом взвился столб дыма, пламени и груда обломков. Вскоре эхо взрыва стихло, слышен был лишь стук «шпандау», стрелявшего вверх до тех пор, пока ленту не заело. Над Эгейским морем вновь воцарилась тишина.
Оглушённый двумя взрывами, Мэллори с трудом поднялся с палубы.
Ноги ему не повиновались. Он не представлял себе, чтобы взрыв гранаты и двух кусков тола, связанных вместе, мог причинить такие разрушения.
Немецкое судно быстро тонуло. Должно быть, самодельной бомбой, изготовленной Миллером, разворотило днище в дизельном отсеке. Средняя часть судна была в огне. Мэллори представил себе: если над кораблём поднимутся клубы чёрного дыма, то сюда тотчас прилетят немецкие самолёты-разведчики. Но опасения оказались напрасными. Сухое просмолённое дерево горело почти без дыма. Судно получило сильный крен. Ещё несколько секунд, и оно пойдёт ко дну. Мэллори успел разглядеть развороченную рулевую рубку и ужаснулся, увидев обезображенный труп лейтенанта, распятый на искорёженном штурвале, — жалкое подобие того, что некогда было человеком. Из рубки их собственного каика доносились характерные икающие звуки.
