Александр Бушков - На то и волки – 2
Наконец перекресток опустел, уехали гаишники, и притомившаяся лавина машин рванула вперед. Все еще держась в крайнем правом ряду, Данил вырулил на широченный проспект – бывший Ленина, а ныне рутенского первопечатника Филиппиуса Скажины (у Батьки как-то не дошли руки переименовать его еще раз). Быстрым взглядом во все три зеркальца оценил обстановку. Собрался.
Поехали…
Перегазовка, рычаг на четвертую, педаль газа притоплена до пола… Ревя мотором, машина наискось рванула на встречную полосу, под визг тормозов выполнила классический «полицейский разворот», кренясь, ушла по дуге в боковую улицу, рванула под светофор за миг до того, как погас зеленый, снова визг покрышек, поворот налево, направо, лихой рывок по коротенькой улочке одностороннего движения навстречу этому самому движению, квадратные глаза водителя белой «Волги», визг шин, вираж, боковая улочка…
Данил ехал в крайнем левом ряду, уже прекратив все киношные маневры, ведя машину, как и следовало водителю с его опытом. Красный «Фольксваген» безнадежно отстал еще на проспекте, отсеченный встречным потоком. Данил самокритично подумал, что особенных поводов для гордости у него нет: маневр был исполнен не самый замысловатый, в безвозвратно ушедшие годы в гараже особого назначения телохранителей Брежнева учили и не тому…
Теперь он совершенно точно знал, что хвоста за ним нет. Уже скрупулезно соблюдая все правила, заехал на тихую улочку, припарковал машину, запер и не спеша двинулся в сторону станции метро.
Спустившись под землю, пропустил один поезд, прогуливаясь точно посередине платформы так, чтобы со стороны до последнего момента было не определить, в каком направлении он собрался ехать. Сел во второй поезд. В полупустом вагоне вяло и явно долгонько кипела ссора примерно с полудюжиной участников: сторонники и противники Батьки поливали друг друга словесами, не особенно заботясь о логике и доказательности. Одни зловеще предрекали Батьке скорую политическую смерть и прозябание почему-то в роли заведующего химчисткой, другие, естественно, заверяли, что Батька и на сей раз размажет оппонентов по грязной стенке.
Данил, понятно, не встревавший в диспут, склонялся скорее по второму.
Дело даже не в том, что Батька каждое утро пробегает рысцой семнадцать километров и рубится в хоккей в любое время года, что на лезвиях, что на роликах, а в том, что народ, высокопарно говоря, его поддерживает. Как ни кипели «возняки» разумом возмущенным, как ни пыжились, на их шумные манифестации в двухмиллионной столице ни разу не удавалось собрать больше тысчонки-другой хамья…
Проехав нужную станцию, он поднялся на поверхность, сходил к киоску за газетами, вернулся в метро, переместился на одну остановку назад. Теперь мог ручаться, что за ним нет и пешего хвоста. Плевать, что его неожиданный всплеск активности в момент оценят по достоинству, быстро просекут, что он собрался на какую-то потаенную встречу, – в конце концов, он и не выдавал себя за мирного энтомолога, прибывшего в этот город на ежегодный съезд коллег по профессии. Безобидных энтомологов в первый миг их сошествия с трапа самолета не обкладывают усиленным наблюдением, пешим и моторизованным.
«Комитет по встрече» должен знать о них с Пашей достаточно…
Если Климова все же устранили, то безусловно не держава. Государство в такие игры если и играет, то по вовсе уж суперсерьезным поводам.
Следовательно, ответ шарады – конкуренты. Их у «Интеркрайта» хватает – и каждый второй, не считая каждого первого, по милому совковому обыкновению частенько решает проблемы совершенно нецивилизованно.
Это – с одной стороны. С другой же… посвященные люди знают, что расейский бизнес за последние годы все же несколько цивилизовался. Особенно – крупный. Пожалуй что, безвозвратно канули в Лету времена, когда по Шантарску и иным немаленьким городам средь бела дня носились машины, набитые упоенно палившими друг в друга индивидуумами, когда, как это было в истории с кладом Чингисхана, шли в ход БТР и боевые вертолеты. Слишком многое сейчас предпочитают решать за столом переговоров, предваряя возможные перестрелки и прочие силовые акции чинной беседой людей в галстуках. Беспредела хватает, понятно, однако происшедшее как-то не смахивает на классический беспредел…
Он подошел к длинному бордовому дому сталинской постройки, поднялся на третий этаж, пару секунд простоял, прислушиваясь к тишине за дверью. Нажал кнопку звонка условленным образом – длинный, два коротких…
С внешней стороны не было никаких следов глазка – но это еще не означало, что его не существовало вовсе. Крохотная видеокамера замаскирована идеально, и сейчас Данил красуется на небольшом экранчике в полный рост…
Дверь открыла бабуля шестидесяти трех лет, прямо-таки по-американски подтянутая и моложавая, с добрым лицом старой учительницы, всю сознательную жизнь упоенно сеявшей разумное, доброе и вечное (очки в тонкой золотой оправе на это сходство как нельзя лучше работали). Вот только бабуля эта, свет Митрадора Семеновна, к благородному учительскому племени отношения не имела ни малейшего…
Закрыв за собой дверь, Данил, как привык в Шантарске, шутливо бросил:
– Здравия желаю, товарищ старший прапорщик.
А бабуля, как обычно в том же Шантарске, ответила вполне серьезно, сухо-значительным тоном службистки:
– Здравия желаю, товарищ майор. Бессменная секретарша и в чем-то правая рука Данила, бабуля Митрадора Семеновна, едва закончив в пятьдесят втором десятилетку, решила продолжать трудовую династию по линии папаши – и по его протекции оказалась на боевом посту в одном из женских лагерей необозримого Шантарлага. Впоследствии, после приснопамятной оттепели-слякоти, лагерей в Шантарской губернии изрядно поубавилось, но осталось еще достаточно, чтобы Семеновна вертухайствовала до пенсии, на каковую была отправлена старшим прапорщиком с полным набором юбилейных и выслужных медалей и неведомо за какие заслуги пожалованной Красной Звездой. Если уж говорить о личных потаенных эмоциях, то в этом плане Данил ее ненавидел и с превеликой охотой задавил бы старую лесбиянку собственными руками. Но эмоциям он как раз и не имел права поддаваться. Что касаемо работы, прошедшая суровую школу бабуля была незаменимейшим кадром со вколоченной намертво привычкой исполнять приказы от сих и до сих, держать язык за зубами и не удивляться абсолютно никаким поручениям. Данил никак не мог забыть, как однажды шутки ради сообщил, что намерен оборудовать в подвале главного офиса «Интеркрайта» личную тюремную камеру для «активного следствия», – и едва успел остановить бабулю, когда она как ни в чем не бывало собралась уж просматривать личные дела персонала, чтобы подобрать подходящих, надежных кандидатов в пытошники… При всем при этом она вовсе не была ни монстром, ни садисткой.
Попросту свято верила, что живет, думает и действует единственно правильным образом, что по-другому просто нельзя в наше время и с нынешним народом, чем ужасно напоминала Данилу и Ленина, и Егорку Гайдара, и подобных им спасителей страждущего человечества…
Расцвела наша бабуля, полное впечатление, даже где-то и похорошела. Виной тому, конечно, не послушная шлюха Наденька, прихваченная сюда Митрадорой из Шантарска, а, надо полагать, благостная для людей определенных убеждений атмосфера города Менска. И флаги развеваются прежние, и прочей совдеповской символики хватает, и Великий Октябрь здесь все еще празднуют, пусть без особой помпы…
Из кухни выглянула Наденька, существо смазливое и довольно тупое впрочем, не настолько, чтобы не врубаться в понятие «двойная игра». С самого начала она за хорошую денежку прилежно постукивала Данилу на пожилую сожительницу – ибо, как сказал бы товарищ Сталин, нет Бога, кроме Контроля, и перепроверка-пророк его… Данил дружелюбно осклабился шлюшке – вообще, легенда идеальная, живут себе пенсионерка с племянницей, с соседками на лавочке судачат…
Прошел в аскетически обставленную комнату – где, конечно же, красовался памятный Данилу по кабинету Митрадоры в «Интекрайте» портрет Сталина, уверенно свернул в смежную, нажал выключатель на стене, который был вовсе не выключателем.
В стене, оклеенной узорчатыми обоями приятного для глаз цвета, распахнулась дверь. Данил прошел в другую квартиру, чьи окна и подъезд выходили на противоположную сторону дома, в тихий дворик.
Пробить дверь меж квартирами, не привлекая ничьего внимания, было нетрудно – гораздо труднее в свое время оказалось найти подходящий дом и провести ювелирно отточенную операцию, после которой хозяин этой, второй квартиры так и остался в убеждении, что это он сам решил ее продать милому, интеллигентному человеку, вернувшемуся на историческую родину…
Милый, интеллигентный человек Володя Валахов, как и полагалось человеку с таким обликом и легендой, восседал за компьютером. Не вставая, лишь повернув голову, доложил:
