Михаил Рогожин - Новые русские
Макс утвердительно кивает головой. Ему в самом деле хочется побыстрее упасть в розовую воду ванны.
— Вещи повесишь в шкафчик. Откроешь тот, где треугольник углом направлен вниз. Понятно? А когда натрешься маслом, дерни за шнур, висящий у дверей.
Артемий позакрывал все полусферы и удалился еще через одну, в правой стороне грота.
Макс не мучается рассуждениями. Быстро раздевается, прячет вещи в указанный шкаф и, не пользуясь ступеньками, перемахивает через высокий край ванны. Как только его тело погружается в розовую воду, она начинает бурлить. Со всех сторон и даже снизу подводные струи ласкают его с ног до головы. Макс зажмуривается от блаженства. «Хорошо, что перенес убийство Веры на завтра». Ему чертовски приятно оказаться игрушкой в заботливых теплых руках. Немного погодя, когда проходит первое ощущение блаженства, в его сознание сладостной истомой влезает любопытство. Желание узнать, что же с ним произойдет дальше, заставляет вылезти из божественной ванны и накинуть на себя большое полотенце, пахнущее лавандой. Максу очень непривычно стоять и отражаться сразу со всех сторон. Аж рябит в глазах от собственной, закутанной в черную махру, фигуры. Поэтому переводит взгляд на витражи. На них изображены сцены в античных банях. Макс с удовольствием отметил, что ничем не уступает знатным патрициям, возлежащим возле изумрудного бассейна. Сбросив легкое оцепенение, он натерся сандаловым маслом. Оно быстро впитывается в кожу, оставляя горьковато-порочный аромат и матовую золотистость загара. Макс вспоминает, что забыл выпить коктейль. Вместо смакования приходится осушать литровый стакан почти залпом. Вкус напитка сочетает в себе множество оттенков. Пива, чего-то молочного, каких-то дурманящих приправ. Нечто похожее на кумыс и вместе с тем на многое другое. Громко икнув, Макс уверенной рукой дергает шелковый шнур. Слышится перелив колокольчиков. Зеркальная полусфера отъезжает вглубь. Входит Артемий. Его лицо сосредоточенно и торжественно. Знаком приглашает Макса следовать за собой. Макс не стесняется своей наготы и удивляется только тому, что ступает босиком по самой настоящей траве, влажной от росы, расстилающейся нетронутым газоном по всей небольшой комнате. Купольный потолок имеет круглое отверстие в центре, через которое видно голубое солнечное небо с медленно проплывающими облаками. На секунду Макс с недоумением вспоминает, что квартира, кажется, на втором этаже, но не вникает в данное несоответствие. Артемий подводит его к креслу. Вернее, к мраморному трону. Заботливо усаживает безропотного Макса. Он не сопротивляется, когда Артемий широкими кожаными ремнями пристегивает его руки к овальным подлокотникам, а ноги за щиколотки и под коленями к массивным ножкам в виде львиных лап. Далее Артемий надевает ему через голову эластичную повязку, чтобы зажать ею рот. Даже губами шевельнуть невозможно. Остается вопросительно смотреть на Артемия.
— Ты будешь спокойно сидеть и не двигаться. Я надену на твою голову колпак из легкой ткани. Тебя не должны видеть, и ты ничего не увидишь. Процедура займет минут пятнадцать. Как ты себя чувствуешь?
Макс закатывает глаза, подтверждая, что все в порядке.
Артемий напяливает на него какой-то матерчатый шлем с единственным отверстием для носа. Остальное до подбородка закрыто непроницаемой материей. Можно только слушать. И вдыхать тягучий, напитанный ароматами весенних цветов, воздух. Так дышится на нескошенном лугу после быстрой летней грозы. Тихо звучит бесконечная космическая музыка. Без начала и конца. Она убаюкивает и подталкивает летать. Макса начинает бить мелкая предательская дрожь. Время тянется медленно, но ничего не начинается. Макс волнуется. Вдруг он так и не поймет, зачем его привязали к мраморному креслу То есть к трону. В какое-то мгновение тихий женский голос спрашивает:
— Понтифик, позволь мне войти.
— Входи, агнец мой, — отвечает Артемий. Прикладывает палец к губам, давая понять Нинон, чтобы она больше не произносила ни слова.
Должно быть, женщина бесшумно ступает по мягкой траве. Музыка звучит бесконечнее и томительнее. Женские руки осторожно ложатся на бедра Макса. Он вздрагивает. Длинные ногти, колющие его тело, свидетельствуют, что руки принадлежат женщине. Макс начинает задыхаться. Кровь приливает к голове. Потом резко несется по венам вниз, и он со страхом ощущает, как медленно, но неуклонно его член наливается силой. Макс сам поражается такому дивному окаменению. «Это действие коктейля», — успокаивает он себя.
Издалека властно звучит голос Артемия. До Макса поначалу не доходит, что он читает стихи. Руки женщины уверенно скользят по телу. Максом овладевает безумное желание. Артемий продолжает декламировать:
Когда ты, встав от сна богиней благосклонной,
Одета лишь волос туникой золотой,
То пышно их завьешь, то, взбив шиньон густой,
Распустишь до колен волною нестесненной…
Да! Именно такой представляет Макс женщину, жадно прикасающуюся к нему губами. Он потрясен. Подобного в его жизни не было. И вообще всегда казалось грубым и вульгарным. Впервые Макс испытывает наслаждение, не прикладывая никаких усилий. Вот откуда эта острота ощущений. Макс не способен пошевелить ни рукой, ни ногой. Они крепко привязаны к креслу. Быть не в состоянии что-либо делать в такой момент?! Это — верх блаженства и издевательства над собой. Он больше не думает о женщине, завладевшей им. Голова затылком упирается в мраморную прямую спинку кресла. Макс изнемогает в мучительно-сладостной пытке. С реальностью его связывает только голос Артемия:
О как подобна ты другой, пеннорожденной,
Когда волну волос, то заплетя косой,
То распуская вновь, любуясь их красой,
Она плывет меж нимф по влаге побежденной!
Какие дивные слова! Максу кажется, что стихи рождаются вместе с невероятно счастливыми мгновениями его сиюминутного существования. Сознание высвобождается из оков мозга и парит на самой безмерной высоте вдохновения. Каждую строчку ждет с нетерпением, и она возникает, быстрой стрелой впиваясь в его сердце, захлебывающееся от восторга собственной кровью.
Какая смертная тебя б затмить могла
Осанкой, поступью иль красотой чела,
Иль томным блеском глаз, иль даром нежной
речи…
Макс замирает. Его больше нет. Ничего нет. Надо всем царит голос Артемия:
Какой из нимф речных или лесных дриад
Дана и сладость губ, и этот влажный взгляд,
И золото волос, окутавшее плечи…
Умереть для всех не значит умереть вообще
«Умереть для всех не значит умереть вообще» — это единственная фраза, которую обронил Ласкарат во время своего ночного визита. На рассвете его образ растаял за оконным стеклом. Элеонора зажгла свет во всех комнатах и, не в силах оставаться в спальне, ходила кругами по огромной квартире, в одной руке держа сигарету, в другой пепельницу. Страх исчез, осталось жуткое сознание приобщения к великой тайне. Умом Элеонора понимала, что о происшедшем нёльзя говорить никому. Не из боязни, мол, осмеют или не поверят. А потому, что ей доверено такое, о чем любой смертный мечтает узнать. Но женская душа слишком одинока во Вселенной. Ей не справиться с таким грузом. Не в силах мучиться дальше, Элеонора позвонила Нинон.
— Прости, что разбудила.
— Кто это? — сквозь сон пробурчала ближайшая подруга.
— Элеонора.
— Совсем трахнутая?! Пять утра!
— Нинон, от меня только что ушел Ласкарат…
На том конце провода затаилось молчание. Элеонора испугалась собственных слов. Неужели кто-то незримый отключил ее телефон… «Нинон!» — повторила она, ища спасения. В ответ послышалось тихое дыхание. Потом несколько глубоких вздохов. «Нинон!» — крикнула Элеонора.
— Не кричи, — спокойно ответила та. — Ты какое снотворное принимала на ночь?
— Причем тут снотворное?! Он ушел полчаса назад.
— Куда ушел?
— Не знаю. Через окно.
— Упал с восьмого этажа? Дорогая, эти таблетки на тебя плохо действуют. Прими лучше «радедорм». — Нинон никак не хотела понять всю серьезность происшедшего.
— Нинон, миленькая, приезжай ко мне. Я умираю от страха.
Элеонора не врала. Она не представляла себе, что делать дальше. Не ложиться же в постель, в которой еще полчаса назад ее обнимал Ласкарат. А слоняться в одиночестве по комнатам, значит окончательно свихнуться к рассвету. Поэтому она заплакала в трубку.
— Перестань, — успокаивала ее Нинон. Но, видимо, оценив тяжелое душевное состояние подруги, предложила. — Бери такси и дуй ко мне.
— Лучше ты ко мне, — истерично сопротивлялась Элеонора. — У тебя же машина.
— Она в это время не заводится, — отрубила Нинон и, подумав, добавила: — Вдруг он снова придет? Мне с твоим Василием встречаться неохота. От него и при жизни мало радости испытывала.
