Валерий Горшков - Тюрьма особого назначения
— Как сто двадцать первый, Дима? — поинтересовался, не глядя на охранника, Карпов.
— Доктор все еще у него, товарищ полковник, — сообщил парень, захлопнув за мной дверь.
Охранник присоединился к нам, разглядывая меня с неприкрытым любопытством. Не каждый день на Каменном появляется человек в рясе священника.
Несколько впереди, возле одной из железных дверей, стоял еще один «кедровец», высокий светловолосый громила с лицом профессионального киллера. Он тоже посмотрел на меня с удивлением. Полковник остановился и сразу же посмотрел на меня.
— Честно сказать, отец Павел, я не знаю, как должна проходить встреча сексуального маньяка со священником. Здесь ваша вотчина. И хотя в отличие от многих других заключенных этот — совершенно безобидный в плане возможной агрессии, но я все-таки рекомендовал бы вам взять одного из ребят. Так, на всякий случай.
— Спасибо, полковник, но в таком случае встреча становится бесполезной.
Что же касается агрессивности, то можете за меня не беспокоиться. Господь не допустит, чтобы кто-либо из этих людей поднял руку на священника. — Я перекрестился. — Но, конечно, пусть кто-нибудь из охраны будет неподалеку.
— Дело ваше, отец Павел, — пожал плечами Карпов. — Формально я не несу за вас ответственности. У нас, как известно, церковь от государства отделена.
Поступайте, как считаете нужным. Охрана будет рядом. Там, в камере, возле двери, есть звонок. Нажмите его, в случае чего. Саша, открывай! — Полковник кивнул парню, и тот, шагнув к стальной двери, повернул ручку двери один раз вправо, один влево и еще дважды вправо. Дверь камеры номер сто двадцать один медленно открылась, и я вошел внутрь.
Прислонившись спиной к стене, на стоящей в углу камеры кровати полусидел-полулежал необычайно худой человек. Он был одет в серо-черную полосатую робу. Его волосы были похожи на паклю, лицо выглядело совершенно безжизненным из-за кожи цвета пергамента. Глаза, отрешенно смотрящие куда-то перед собой, в одну точку, были почти бесцветными. Плотно сжатые, прокусанные до крови синюшные губы медленно подрагивали. Заключенный сидел на съехавшем набок матраце, обнажавшем металлический лежак кровати, и тихо поскуливал. Левый рукав его полосатой робы был закатан, а на его желтоватой руке белым пятном выделялась только что наложенная тугая повязка. На каменном полу лежали стянутые с постели одеяло и подушка, перепачканные кровью.
Рядом с кроватью, спиной ко мне, стоял невысокий коренастый человек и укладывал в чемоданчик медицинский жгут и пузырьки. Он был одет в короткий белый халат явно не первой свежести. Услышав щелчок открывшегося замка, человек обернулся и посмотрел на стоящих по ту сторону дверного проема людей. Движением указательного пальца он сдвинул на кончик носа очки и обратился к полковнику Карпову, все еще стоящему в дверях камеры.
— С ним все в порядке, — мгновенно переведя взгляд на меня и как-то довольно хамовато улыбнувшись, доктор пробормотал, не переставая ковыряться в чемоданчике:
— А вы и есть тот самый священник, которого прислали для наших изуверов и потрошителей? Ну что ж, добро пожаловать на Каменный. Здесь весьма веселенькое местечко, уверяю вас... Кстати, меня зовут Семен Аронович.
— Отец Павел. — Я подошел ближе к кровати. — Что с ним?
Глаза заключенного пришли в движение и замерли, остановившись на висящем у меня на груди серебряном кресте. Лицо его неожиданно приобрело осмысленное выражение, он даже попытался приподняться на локтях, но, видимо, был настолько слаб, что в конце концов остался лежать в прежней позе, прислонившись плечами к холодной каменной стене.
— Пятая попытка самоубийства за год, — спокойно, словно речь шла о погоде, сообщил доктор, ростом не достигающий мне и плеча. — И зачем только его помиловали, а? Уж лучше бы расстреляли или отправили на урановые рудники... — Закрыв чемоданчик, доктор встретился со мной взглядом и усмехнулся. — Может, вам повезет, и этот маньяк наконец-то перестанет меня дергать в самые неподходящие моменты.
Подмигнув мне на прощание, маленький доктор взял свой чемоданчик и направился к двери, оставляя меня один на один с полуживым человеком в полосатой робе, который все еще продолжал, не мигая, смотреть на мой крест.
— Вы запомнили, отец Павел? — донесся до меня голос полковника Карпова.
— Если что — нажмите на кнопку. Когда закончите, Саша проводит вас в мой кабинет.
В дверном проеме снова появилась физиономия невозмутимого охранника, вслед за чем тяжелая стальная дверь захлопнулась.
Глава 6
— Вы... действительно... священник?
— Что? — Я не ожидал, что человек, завороженно смотрящий на мой крест, так быстро «оттает». Он зашевелился.
— Я спрашиваю — вы настоящий священник или один из них, специально переодетый?
— Я самый настоящий священник. Меня зовут отец Павел. Еще позавчера я крестил новорожденных детей в храме Святой Троицы в Санкт-Петербурге.
— Да?! Тогда, если вы настоящий, то скажите мне, что говорится в Евангелии от Матфея, стих шестой, псалом пятнадцатый?
Я заметил, с какой неприкрытой надеждой смотрит на меня этот дрожащий то ли от холода, вызванного большой потерей крови, то ли от страха обмануться в своих надеждах, изможденный и уставший человек.
— «А если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших». Так?
Я подошел ближе и опустился на край кровати. Какое-то время зек со страхом смотрел на меня, покусывая потрескавшиеся синие губы, а потом громко вздохнул и пробормотал:
— Не может быть... Нет... Не может такого быть...
— Я ошибся?
— Нет, нет! Просто... — Он весь как-то сжался, подогнув острые колени к груди, а потом вдруг опустил на них голову и опять тихо заскулил. Потом немного успокоился и прошептал:
— Просто я уже не верил, что они действительно... Что вы... Что вы все-таки приедете в это страшное место! Вы пришли, чтобы мне помочь, да? — Заключенный поднял голову и затравленно посмотрел мне прямо в глаза. — Тогда вы должны знать, что я не убивал!.. Я не убивал ни одной из тех женщин, за которых меня осудили на смертную казнь!.. Я невиновен!
Какое-то время мы оба молчали, глядя друг другу прямо в глаза и, видимо, пытаясь прочесть в них что-то особенное. В глазах зека я, однако, увидел лишь животный страх, а он наверняка прочел в моих недоверие. Я тяжело вздохнул и медленно покачал головой:
— Нехорошо, сын мой, начинать беседу со священником с обмана.
— Значит, и вы... отец Павел, — мгновенно сникнув, пробормотал себе под нос зек. — Мне никто не верит! Никто! С той самой минуты, как я выбежал из этих проклятых кустов!
Что-то горячее моментально взорвалось у меня в голове. Сердце учащенно забилось. Я еще не успел полностью сообразить, что же в словах этого немощного, жалкого убийцы так сильно задело мою душу, как память мгновенно включила свой кинопроектор. Я снова видел Вику, лежащую на белой каталке в морге Центра судебно-медицинской экспертизы, ее неестественно белое, словно перепачканное мелом, лицо...
— Как... твоя фамилия? — произнес я глухим голосом, инстинктивно сжав кулаки.
— Заключенный номер сто двадцать один! — с вызывом и неприкрытой злостью выплюнул в меня зек. — У меня нет фамилии! Есть только номер! — Неожиданно он расслабился и снова тихо пробормотал:
— Но я не убивал! Никого не убивал!
Скажите, отец Павел, за что мне такие муки, а?! Почему Бог, который должен быть милосердным и справедливым, позволяет, чтобы невинные люди шли на муки вместо настоящих подонков?!
Зек снова замолчал, сжав искусанные до крови губы и закрыв глаза. А я, все еще ошарашенный возникшей у меня в голове догадкой, продолжал разглядывать его желтое дряблое лицо. И чем больше я всматривался в него, тем сильнее убеждался, что вижу перед собой именно того выродка, который несколько лет назад так вероломно и беспощадно уничтожил мою любовь, мое счастье, мое будущее... За время пребывания в тюрьме он страшно похудел и постарел как минимум вдвое. Но все-таки это был именно он. Приговоренный к смертной казни убийца и насильник Скопцов, на счету которого семь загубленных жизней. Видимо, адвокату Зубову в конце концов удалось добиться того, чтобы расстрел этого изувера заменили на пожизненное заключение.
Господи, за что ты так наказываешь меня?! Ты всегда и везде учишь нас прощать наших обидчиков, но подумай, как я могу простить этого монстра, который погубил мою маленькую, беззащитную Вику и нашего неродившегося ребенка!
Зек зашевелился, открыл глаза и спросил:
— Отец Павел, скажите, может, все это просто хорошо придуманная сказка?
Может, нет никакого Бога и никогда не было, а все эти заповеди — просто плод больного воображения самоустранившегося от жестокой борьбы за жизнь отшельника, которого такие же, как он, сам неудачники после его смерти провозгласили мессией, а? Ударят по правой щеке — подставь левую! Проще верблюду пройти через угольное ушко, чем богатому попасть в рай! Значит, человек, который всю жизнь работал, должен все отдать бездельникам? Возлюби врага своего как себя самого... Прямо какой-то мазохизм! А чего стоит только: «Каждому воздается по делам его»?! Почему же тогда в жизни все происходит наоборот? Самые отъявленные негодяи и убийцы спокойно гуляют на свободе, жрут, пьют, лопаются от удовольствий, а рядовые честные люди вынуждены прозябать в нищете или, как я, отвечать за то, чего они никогда в жизни не совершали?
