Владимир Колычев - Брат, мсти за любовь!
И наконец ей повезло. Первая пуля попала в мишень. Правда, всего лишь в «молоко». Но для нее и это был результат.
* * *На следующий выходной она снова была в тире.
Первую половину этой недели Люба и Анка издевались над ней как могли. Сначала заставляли держать на весу тяжелый утюг, затем навесили на руку гантель. Зато остальное время не трогали ее вообще. Дали руке отдохнуть.
С первого выстрела Марта попала в «семерку», со второго в «восьмерку». Третья пуля плюхнулась в «молоко». Зато четвертая и пятая — снова «восьмерка».
Но дальше, как Марта ни старалась, вперед не шла. Выше «восьмерки» прыгнуть никак не могла. Но и в «молоко» почти не попадала.
— А ты представь, что это не мишени, а те негодяи, которые… ну это… Представь, — неожиданно посоветовала Люба.
И Марта представила. Все пули ушли в «молоко».
— Поняла? — спросила сестра.
— Что поняла?
— Все мимо. А знаешь почему?.. Потому что ты дала волю своим эмоциям. А это волнение. Волнение — это дрожь в руке. А рука должна быть твердой… Теперь попробуй так. Нарисуй мысленный образ этих негодяев. И отодвинь их на задний план своего сознания, в «подкорку». Они как бы перед тобой, но ты о них не думаешь. Ты думаешь только о том, чтобы поразить мишень…
Марта так и поступила. И впервые приблизилась к «десятке». Одна пуля образовала дырку в кругу «девятки»…
В следующее воскресенье Марта отправилась в тир уже сама. Спортивная стрельба захватила ее.
* * *— А что, сестра не приехала? — встретил ее Митрич. — И Анка тоже?.. Почему?..
Марта ему нравилась. И все-таки приезду Любы он был рад больше. И Марта знала, почему.
— Они вам привет просили передать, — улыбнулась она.
И достала из сумки бутылку импортной водки.
— Ух ты! — обрадовался Митрич. — «Абсолют», целая литра… Давай по чуть-чуть! — заговорщицки подмигнул он ей.
— Нет-нет, что вы, — улыбнулась Марта.
— Ну да, — почесал затылок Митрич. — Ты такая хрупкая, такая нежная… И пить… Да, дурака я свалял… Ну пошли, просто в моей каморке посидишь, журналы по стрелковому делу полистаешь. Если хочешь, мой треп послушаешь…
— Я бы поработать хотела…
«Поработать» — это выражение Любы. И Марта не говорила «стрелять». Она говорила «работать»…
— Да успеешь еще… А потом, там у меня, — он показал в сторону зала, — поэты работают…
— Поэты?
— Ну да, это я их так называю… Пошли. — Митрич осторожно взял ее за руку, будто боялся поранить ее.
И провел ее в свою каморку. Усадил в старое потертое кресло. Сам сел на табурет. Поставил бутылку на стол, любовно погладил ее по стеклянным бокам.
В это время послышались выстрелы. Марта уже достаточно хорошо разбиралась в стрелковом деле, чтобы понять — стреляют из боевого оружия.
— Ну вот, поэты поэмы складывают… — усмехнулся в ус Митрич.
— Почему поэты?
— Ты же знаешь, кто такие братки? — спросил он.
— Нет…
— Темнота!.. Хотя, конечно, тебе знать и не надо. Ничего хорошего в этих братках нет…
— Так кто они, эти братки?
— Это они себя братками называют. А на самом деле это обыкновенные бандиты. Про рэкет слышала?..
— Вообще-то да. По телевизору говорили…
— Вот и хорошо, что только по телевизору с этим сталкиваешься… Братки — это бандиты, рэкетиры. Все здоровые, накачанные. А рожи… Меня все перекреститься тянет, когда их вижу. И это при том, что человек я не шибко верующий… И разговаривают они не по-людски… Этта, типа, в натуре, короче… И мат-перемат через слово…
— А почему поэты?
— А они как приходят, так и говорят. Мы по этим, которые мишени, постреляем. Мы по этому раз по сто пальнем… По этим, по этому… Поэты, одним словом…
Похоже, Митрич сел на своего любимого конька. Выставил братков-бандитов в забавном свете. Марта даже смеялась. А потом появились те самые братки.
Марта аж похолодела, когда в каморку к Митричу вломились два бугая с бритыми затылками и квадратными лицами. Ей и самой вдруг захотелось перекреститься.
— О-о, не понял, Митрич, в натуре, ты этта, чо, телку, типа, снял? — пробасил один.
И впился в Марту тяжелым оценивающим взглядом.
— А чо, не слабая киска, — похабно усмехнулся второй. И нагло у нее спросил: — За сотку со мной пойдешь?..
— Что? — не сразу поняла Марта.
А когда до нее дошло, она чуть не закричала от боли и страха. Именно такие вот уроды изнасиловали ее. Она обхватила голову руками, ее затрясло. Казалось, еще немного, и она упадет на пол и забьется в психическом припадке.
— Эй, ты чо, в натуре, это, шифер, блин, набок съехал? — растерялся первый браток.
— А ну валите отсюда! — неожиданно рыкнул Митрич. — Совсем одурели! Нормальную девчонку с собой тянут… Я еще Генчику скажу…
— Да ладно, Митрич, замяли, — пошли на попятную братки. Видимо, испугались какого-то Генчика.
— И Любке скажу, — не унимался Митрич.
— Любке?.. Эта которая с Анкой?..
— Вот-вот…
— А она-то чо?
— Это Марта — родная сестра Любки. А ты ей сотку предлагаешь. Совсем оборзел, да?
— Любкина сестра, да… Не, нуты, Митрич, сразу бы сказал. А то молчишь, блин… Ты, Марта, этта, типа, извиняй…
— Все, исчезли…
— Да ладно, Митрич, нам бы это…
— Я сказал, исчезли! — гаркнул Митрич. Мордовороты испарились.
Только Марте не было от этого легче. Ее продолжало трясти. Страх по-прежнему сжимал ее душу ледяной рукой. Это хорошо, что Митрич сумел остепенить этих подонков. А вдруг они разозлятся да вернутся. Митрича изобьют, а ее зверски изнасилуют…
Следующего раза она точно не переживет…
Митрич подсел к ней. Начал гладить по спине.
— Ты чего так испугалась? — спросил. — Неужто уже настрадалась от таких вот?.. Марта часто закивала.
— Да ты не обращай внимания… Они скоты. Натуральные скоты… Но у них есть пастух. Он тебя в обиду не даст. И Люба всегда заступится…
Вот здесь начиналось самое непонятное.
— А они что, Любу боятся? — Марта оторвала руки от лица и сквозь слезы посмотрела на Митрича.
— Ну, не боятся. Так, побаиваются… Не все, понятное дело. Но эти да, их Люба приструнить может…
— А почему?
— А ты не знаешь?
— Нет…
Митрич ответил не сразу. Долго о чем-то думал, как будто взвешивал все «за» и «против».
— Если тебе Люба ничего не говорила, то и я молчу, — наконец заключил он. — Ты давай вот водочки выпей. Успокоиться надо…
Митрич откупорил бутылку, налил полстакана, пододвинул Марте. Достал из холодильника вскрытую банку маринованных огурчиков, подцепил один, на вилке поднес ей.
— Выпей, закуси… Полегчает…
Марта выпила. Водка горькая, гадкая, слезу вышибает. Но зато от нее действительно полегчало…
Домой она приехала под вечер. У Митрича засиделась. Сначала ждала, когда «поэты» отстреляются. Потом просто сидела — руки у нее тряслись, стрелять она не могла. И только когда более-менее оправилась от встречи с братками, пошла на электричку.
Возле дома стояла новенькая «девятка» цвета мокрого асфальта. Раньше Марта ее не видела. Она невольно залюбовалась этим чудом. И даже остановилась.
— Нравится? — раздалось над ухом. Марта вздрогнула от неожиданности. Обернулась и увидела Любу. А рядом с ней Анку.
— Нравится, — кивнула Марта.
— Тогда садись, поехали… — Анка подошла к машине, ключом открыла дверцу.
— Это что, твоя?
— Наша, — сказала Люба. — Моя и Анки… Ну чего стоишь, поехали?
— А куда?
— Квартиру новую смотреть. В город перебираемся…
Через полчаса Марта рассматривала новую квартиру, которую сняли для себя Люба и Анка. Трехкомнатная, с отличной мебелью, телефоном. Правда, район спальный. Но зато станция метро в двух шагах.
— Будешь с нами жить? — неожиданно спросила Анка.
— А разве нет? — удивленно посмотрела на нее Марта.
Как будто ей еще есть с кем жить.
— Это твое дело, — сказала Люба. — Хочешь, с нами живи, мы тебя не гоним…
А может, это намек? Мол, мы тебя кормим, поим, за квартиру платим. А ты вроде как ничего не делаешь…
Может, ей надо домой к родителям возвращаться? Все-таки в институт не поступила, а потому в Москве ей как бы нечего делать…
— Не гоним, — подтвердила Анка. — Напротив, хотим, чтобы ты осталась… Привыкла я к тебе… Вот, теперь у нас у всех по комнате. Мне гостиная, а тебе вот…
Марте отвели самую маленькую комнатку. Но при этом самую уютную. Люба легла в комнате напротив.
Ночью Марта захотела пить, отправилась на кухню. Дверь в гостиную была открыта. Она не удержалась и заглянула в комнату. Никого. А где же тогда Анка?..
Скоро Марта поняла, где она ночевала в ту ночь. Там же, где и в следующую. В комнате Любы. Оказывается, Любе и Анке нравилось спать в одной постели…
