Баян Ширянов - Последняя битва Пономаря
Баян Ширянов - Последняя битва Пономаря краткое содержание
Баян ШИРЯНОВ
ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА ПОНОМАРЯ
Пролог 1.
На него снизошло просветление. Он нежился в лучах благодати, не замечая ничего вокруг. А зря.
Благодать эта снизошла на него на улице, когда он переходил дорогу. Машины стоявшие на светофоре, чьи водители давно уже дожидались зеленого света, сначала немного погудели, но потом, увидев, что человек не шевелится и не реагирует, принялись медленно объезжать его.
Один из этих водителей, Владилен Поляков, спешил на важную для него встречу. Сегодня он должен был подписать контракт на поставку крупной партии французской косметики. Разозлившись на бестолкового пешехода, он сам не заметил, как на следующем светофоре свернул без разрешающего сигнала и, через мгновение, «поцеловался» с горбатым «Запорожцем».
Водителя «Запорожца» звали Миша Шаров. Он работал шлифовщиком и ехал с ночной смены домой. Авария, в результате которой бок его «запора» получил лишь легкую царапину, задержала его на целых полтора часа.
Жена Шарова, ждала мужа до последнего и, забыв на плите кастрюлю с кипящим борщом, умчалась на работу.
Когда Михаил вернулся домой он, первым делом включил свет в прихожей. Через секунду три подъезда хрушевской пятиэтажки, в которой жили Шаровы превратились в груду горящего мусора, похоронив под бетонными плитами более сорока человек.
Среди погибших был журналист, который только что закончил разоблачительную статью-расследование, посвященную деятельности недавно появившейся секты под названием «Космэтика».
Пролог 2.
Все здесь остро пропахло ужасом и безысходностью. Толстые грязно-зеленые стены, в которых были прорублены узкие высокие окна, посеревшая, с желтыми потеками, побелка сводчатого потолка, удручали новоиспеченного зека. Да и сами люди, неспешно проходящие мимо Михаила Львовича, недвусмысленно отмеченные печатью порока, излучали какую-то недобрую энергетику. Все это давило на психику, заставляло сжиматься в комок, отгораживаться от окружающего прочным панцирем.
– Грибоконь! В каптерку!
Михаил Львович поспешно вскочил и, опасливо косясь на незнакомых арестантов, пошел на негнущихся ногах.
– Ну, долго тебя еще ждать? – Одноглазый парень, сидящий в каптерке, криво усмехнулся, когда в щель просунулась голова Михаила Львовича. Тот засуетился, проскользнул внутрь и замер навытяжку перед массивным столом, за которым сидела настоящая человеческая глыба. Плоское лицо, узенькие щели глаз, на верхней губе несколько несбритых волосинок и белая бирка, на которой крупно и аляповато, но с претензией на красивость, было написано «Ли Г.Э. 9 отряд». «Завхоз» – сразу понял Михаил Львович.
– Не трусь, Грибоконь! Тут все свои. – Это сказал второй помощник завхоза, сухопарый, немного суетливый мужичонка. Пальцы его все время находились в движении, словно он перебирал невидимые четки.
– Я и не трушу. – Попытался улыбнуться Михаил Львович. Одноглазый пододвинул стул, и Грибоконь плотно сел на него, сплетя пальцы на коленях, готовясь к атаке по менталу.
– За что к нам? – Это были первые слова, которые Михаил Львович услышал от завхоза. Голос Ли оказался высоким и хриплым, будто завхоз с надрывом пел какие-то свои национальные песни.
– Незаконная врачебная практика. – Сказал зек название своей статьи.
– Аборты, что ль? – Уточнил суетливый.
– Ну, и это бывало… Я – экстрасенс…
– Ишь, ты! – Одноглазый почмокал губами, словно пробуя на вкус незнакомое слово, – Экстрасенс!
– А чего фамилия такая странная? – Суетливый зачем-то быстро сменил тему.
– Описка. – Объяснил Михаил Львович. – Мой прапрадед имел очень густые волосы. Его и прозвали Гривоконь. А когда его забирали на Турецкую, писарь написал Грибоконь… Так и пошло…
– На крытке погоняло было? – Словно соблюдая очередность вопрошающих, поинтересовался Ли.
– Нет, как-то… – Пожал плечами Михаил Львович. – Все Грибоконь, да Грибоконь…
– Сам-то как хочешь, чтоб тебя звали?
Грибоконь на мгновение задумался:
– Доктор, наверное.
Одноглазый опять скривил рот в ухмылке:
– Многовато чести будет…
– В лагере уже есть один Доктор. Из блатных. – Пояснил суетливый.
– Экстрасенс. – Снова покатал на языке это слово одноглазый. – Не верю я в них. Шарлатаны одни. – И, махнув рукой на привставшего Михаила Львовича, уже готового защищать свою честь, продолжил. – Шарлатаны, шаманы… Давай, ты Шаманом будешь? Не против?
– Нет. – Покачал головой Грибоконь.
– Ну, теперь официально… – Прервал Ли суетливого, уже готового задать какой-то новый вопрос. – Меня зовут Ли Геннадий Эргюнович, погоняло – Банзай. Это, – Завхоз кивнул на одноглазого, – Пират. Это – Босой.
Порядки у нас такие…
Речь Банзая катилась, словно колобок. Гладкая, отрепетированная на десятках этапников. Грибоконь слушал завхоза, словно завороженный, стараясь не пропустить ни слова. Но эти слова все равно падали в какой-то колодец, не оставляя даже следов на поверхности разума Михаила Львовича.
– …тебе, наверняка выпишут аванс на ларь. Пойдешь туда через неделю, затаривайся куревом. Для кишки бери только маргач. А мне чайку не забудь прихватить. Дадут одну пачку. Но ты же не чифиришь?..
– Нет… – Покачал головой новоокрещенный Шаман.
– Ну, теперь, вроде, все. – Банзай пристально посмотрел на Грибоконя. – Будут вопросы – заходи, не стесняйся.
Михаил Львович кивнул и вывалился из каптерки. Эта беседа произвела на него странное тягостное впечатление. Словно его разом окунули в какую-то грязь, от которой уже не отмыться.
Сидя на табуретке рядом со своей шконкой, Шаман попытался проанализировать энергетику разговора с завхозом, и запоздало понял, что его пытались завербовать. Банзай, как видно, обладал способностями к спонтанному, но поверхностному гипнозу, которыми пользовался в полной мере. Не помогла даже пассивная защита Михаила Львовича, который даже не предполагал, что может столкнуться с чем-то подобным.
Судя по поведению завхоза, в зоне была еще какая-то одна, или даже две, группировки, которые так же нуждались в притоке свежих сил.
– Эй, этапник…
Михаил Львович поднял голову. Перед ним стоял молодой парень. Судя по слишком гладким щекам, очень молодой. Одет парень был в черный костюм, простроченный, наподобие джинсового, толстыми желтыми нитками.
– Чего?
– Репей тебя кличет.
– Кто это?
– Иди, иди. Там узнаешь…
Грибоконь сразу понял, что перед ним представитель второй силы. Судя по тому, что он наслушался на тюремных нарах, теперь его персоной заинтересовались блатные. Ничего хорошего от этого ожидать не приходилось, но Михаил Львович, вздохнув, направился за молодым зеком.
Тот привел его в угол жилой секции, где в закутке, отгороженном висящими на веревках простынями, сидел другой зек. Этот обладал гладковыбритым черепом, тяжелым взглядом исподлобья и мощным, почти квадратным торсом, на котором едва сходилась ослепительно белая рубашка с закатанными рукавами. Жилистые предплечья этого человека сплошь покрывали татуировки. Они наползали одна на другую и получалась совершенно сюрреалистическая композиция, на которой из храма со множеством луковок выходил скелет в милицейской фуражке, а надпись «Бог не фраер» соседствовала с кинжалом, картами и шприцом, и все это было обмотано колючей проволокой.
– Ты что ль Грибоконь? – Спросил татуированный.
– Я. – Кивнул Михаил Львович.
– Ты воровской закон уважаешь?
Шаману ничего не оставалось делать, кроме как кивнуть и попытаться уверенно произнести одно лишь:
– Да.
– Тут дело такое… – Репей посмотрел этапнику прямо в глаза, – скоро один наш кентяра поднимается. – Блатной сделал паузу, чтобы Грибоконь проникся важностью этого события.
– Куда поднимается?
– В жилку, мля!
Теперь Михаил Львович окончательно запутался:
– В вену?
– Какую, нах, вену? Сюда, в отряд! – До Репья в конце концов дошло, что этот мужик не понимает его жаргона, и он вынужден был повторить свои слова на доступном языке. – Закрыли кента в ШИЗО. Знаешь, что это такое?
Грибоконь осторожно кивнул:
– Карцер?..
– Ну, въехал… – Блатной, начавший, было, гневно сверкать глазами, слегка успокоился. – Кента встретить надо. Ну, там, чаек-буек, курево с ниппелем. Догоняешь?
– А я тут причем? – Опасливо спросил Михаил Львович.
– Не, ну, ты на него посмотри! – Репей покачал головой. – Ты в ларь пойдешь?.. На отоварку.
– Наверное…
– Не «наверное», а точно. У тебя на киче нарушения были?
– Нет.
– Знач, верняк, тебе на отоварку хозяин бабок кинет. Возьмешь там чай. Принесешь мне. На подъем! – Последнее слово блатной выделил особо, давая понять, что святая обязанность любого мужика приносить ему чай, для празднования освобождения мифического друга.
– Я не могу. – Стараясь побороть страх, сказал Михаил Львович.
