Сергей Дышев - Закон оружия
Обзор книги Сергей Дышев - Закон оружия
Сергей Дышев
Закон оружия
* * *
Я не люблю утепляться. С самыми кручеными московскими и иными морозами борюсь быстрым бегом. Это любимая фраза моего знакомого мафиози. Он великий шутник, бродит на срезе ствола, обожает свою несчастную семью и уверяет близких, что жив до сих пор лишь потому, что умеет вовремя унести ноги от разборок. Быстрым бегом. С бандитами не якшаюсь почти два года и поэтому если и бегу, то лишь от мороза. В последнее время я мало занимаюсь спортом, и лишь ноги мои не знают покоя. И все потому, что поменял профессию – стал журналистом. Получилось все до банальности просто. Ощутив в очередной раз подсасывающую нехватку родного инфляционирующего рубля, стал усиленно читать объявления работодателей и натолкнулся на сообщение в «Московском комсомольце» – есть такая «коммунистическая», по выражению нашего любимого президента, газета. Редакция предлагала юным талантам испробовать себя в различных жанрах. И я спешно бросился за мемуары. Описал события в Закрытой Даче и ее постояльцев – представителей генофонда, которые придумывали немыслимые махинации и мошенничества самой высокой пробы, рассказал о том, как кинули тысячи акционеров банка «Евразия», и много чего другого. С этим багажом, написанным вручную, пришел в «Комсомолец». После тщательного допроса меня допустили к стриженой малолетке в ленноновских очках. Дж. Леннона я любил. С девушкой было сложнее. Она торопливо и, словно теряя терпение, осведомилась, приходилось ли мне писать хотя бы заметку для газеты. Я, конечно, ответил отрицательно, пояснив, что желание писать в газеты – это возрастной казус, своеобразное отклонение, пока еще не изученное психиатрией. И, увы, это время для меня настало. Газетная девушка возмутилась, сильно побагровела (она была крашеной блондинкой), но сдержалась, брезгливо заметила, что ни одна уважающая себя редакция не берет рукописные материалы. На что я ответил:
– Девушка, когда вы прочтете мою писанину, тут же забудете о своих словах.
Кажется, она посчитала меня сумасшедшим или по крайней мере нахалом.
Девочка взяла мои бумаги, стала бегло их просматривать, листочки, как блошки, споро перелетали из одной кучки в другую. Наконец она подняла на меня прохладные глаза и вынесла улыбчивый вердикт:
– Здесь нет информационного повода, темы изъезжены и, извините, нуждаются в затратной перепроверке.
После чего эта маленькая дрянь придвинула стопку ко мне и поблагодарила за «внимание к нашей газете».
– Как ваша фамилия, девушка? – спросил я.
– Вы что-то хотите оспорить?
– Нет, я хочу вас… читать.
Она пожала плечами, назвала фамилию, которую я тут же забыл, начиналась и заканчивалась она на «ш», и добавила:
– Письменная журналистика не входит в мои функции.
Безусловно, я не сдался. Конечно, одно дело – писать личные дневники, другое – изобразить что-то для привередливого московского читателя.
У ближайшего развала с периодикой я тормознул. Решение было принято за десять шагов: купить газету, лежащую с краю, и, не читая, идти по адресу редакции, добиться аудиенции с главным, дабы не нарваться на очередную измученную лоском финтифлюшку, всучить рукописи и не слезть до тех пор, пока не прочитает. Возможно, применить и силовой маневр. Ведь два дня не кушал, так и до воровства недалеко.
Меня ожидало разочарование: первой в ряби газет лежало невзрачное издание на серой бумаге под названием «Человек и закон». «Что за белиберда, – подумал я. – Неужели кто-то покупает газеты с таким тоскующим названием?» Продавец ответил, что покупают, да еще как! Сказал бы он по-другому…
Я отправился на Беговую. Редакция располагалась на первом этаже ветхого здания недалеко от ипподрома. Это соседство меня развеселило. Я представил, как буду просаживать гонорары на тотализаторе. Пахнуло лошадиным потом, и, кажется, послышалось призывное ржание. Возможно, славный коняка Пегас уже пытался вдохновить меня на творческие порывы.
Я потряс дверь и обнаружил шершавый звонок, под ним – подпаленный листок: «Снабженцы слесарей – один раз. Редакция – два раза. АО "Тритон" – три раза». Увы, я не успел нажать второй раз, дверь распахнулась, красноносый скороговорщик с ходу набросился на меня:
– Володька?
– Я, – пришлось сознаться.
– Сколько тебя ждать! Я уж думал, смерть вырвала из наших рядов лучшего из лучших, преданнейшего и непоколебимого, – выпалил он с болью и яростью одновременно, взял мой «дипломат» и, несмотря на свой маленький рост, живо затолкал меня в полуслепую комнатушку. Средь дыма и гула обнаружился стол с мутной компанией. Сосчитать людей я не смог. Лишь на мгновение все замолкли, скороговорщик по мановению ока извлек из воздуха фанерный ящик, поставил его на попа, решительно усадил меня. Тут же в руке я почувствовал теплый стакан с водкой – запах красноречивей вида. Сразу выпил за свалившуюся дружбу. Усохший желудок жадно набросился на водку, да не тут-то было – все равно что без объявления получить по балде кувалдой. А дальше еще понятней – всасывание: как вбрасывание в хоккее. Только шайба опять-таки стуком по голове. Задурела моя головушка, и то – никудышно пить натощак. Тут с меня истребовали сингапурские прокладки, итальянские «елочки», американские болты без нарезки, израильские смесители и иорданские уключины к унитазам. Компания нетрезвомыслящих людей (почему-то все они были в клетчатых рубашках) расслабленно ждала, пока я открою «дипломат».
– Гы-гы, – сказал я. – Нет у меня ваших уключин. А за водку спасибо.
– Хорош тюленина ломать! – лениво сказал патлатый увалень времен затянувшейся битловской молодости.
Красноносый стянул чемоданчик, открыл его и недоуменно обвел взглядом собравшихся.
– Куда дел? – хмуро спросил он.
– Ребята, я вообще-то редакцию искал. А меня тут затащили…
– А чего врал, что Володька?
– Я и есть Володька. Паспорт показать?
– Сиди, не у прокурора… – позволил «битл».
Тут пришел с чемоданом настоящий Володька, он принес уключины, прокладки и прочую канитель, его тоже усадили за стол… А я читал свои произведения, ребята скрежетали зубами, кричали: «Правильно! Выведи их, бандюг, на чистую воду. Режь матку!» Потом все дружно повалили на улицу – играть в снежки, а я, собрав на полу и столе разбросанные листы, незаметно скрылся в темноте коридора. Дверь редакции подалась с первого раза. Ее не закрывали. Более того, в приемной не было олицетворения скуки – непременного секретаря. Откуда-то из-за поворота появился грузный мужчина лет пятидесяти с широкой лысиной.
– Тебе ч-чего? – спросил он, слегка заикаясь. Было такое впечатление, что он куда-то торопился, хотя и стоял на месте.
– Мне главного редактора! – сказал я как можно суровей, не стараясь скрыть свежего запаха водки.
– З-заходи! – он прошел первым в узкую комнатушку, которая сразу уменьшилась, сел за стол, кивнул на диван с пролысинами, как и у него на голове. Тут же закурил, спохватился, протянул мне.
Я взял предложенную «Яву» и, пока прикуривал, ощущал быстрый и пристальный взгляд.
– Военный?
– Бывший… Пограничник.
– А чего уволился?
– Не захотел присягу второй раз принимать, – ответил я неохотно. Надоело ворошить старое, надоело как бы подспудно показывать себя этаким «честьимеющим» – столько бесчестья и подлости вокруг, что присягнуть второй раз – просто житейская формальность по сравнению с всеобщим предательством кумиров.
– На Украине? – угадал мой собеседник.
– Да.
– И правильно сделал. Я хоть и хохол, но вот этого идиотизма не пойму: присягать вторично – уже одновременно предавать. Значит, можно и дальше пойти по кругу. Прецедент гнусности… Ладно, вижу, на хрен тебе нужны эти разговоры… Показывай, чего принес!
– А вы – главный редактор? – решил уточнить я.
– Тебе что – моя рожа не нравится? – хозяин кабинета поднял на меня крепкую голову, мощно блеснула лысина.
– Рожа как рожа, – ответил я уклончиво.
Хозяин рассмеялся, протянул мне руку:
– Сидоренко Владимир Михайлович. Главный редактор.
– Раевский Владимир, – представился я и отдал пачку.
Он нацепил очки, которых, как мне показалось, стыдился, мгновенно сосредоточился. Время от времени он затягивался, клубы дыма окутывали его широкое лицо, крепкий подбородок. Он хмыкал, покачивал головой, иногда посматривал на меня, но ничего не говорил. Прошло полчаса. Сидоренко, не подымая взгляда, нащупал карандаш, решительно что-то вычеркнул, поставил на полях закорючку. Я не стал вытягивать шею. Разборки – впереди. Хотя главный мне положительно нравился – не рисовался и не пытался показать свою значимость. Наконец он перевернул последнюю страницу, отодвинул стопку листов в сторону.
– Откуда такое знание материала?
– От жизни, – пояснил я.
– Да-а, кое-что тянет на сенсацию. Знать бы, что не переврано… Но ты не обижайся, – тут же добавил он, заметив мою реакцию. – В нашем деле всякое бывает… Беру все материалы. Слог у тебя хороший, но надо чуть подработать, патетику убрать. Сейчас это не модно. Сам от этого еле отучился. А вообще – молодчина.
