Лев Пучков - Блокпост
Обзор книги Лев Пучков - Блокпост
Лев Пучков
Блокпост
Часть I
В праве на память – отказать
Пролог
– Обба-ба-утта! Ваа-хикка-алк-утта! Обба-ба… – негромко причитает шаман, макая метелку из сухих трав в грязную кастрюлю и опрыскивая пространство вокруг себя какой-то пахучей жидкостью. Раздаются едва слышимые удары бубна – раб Васька, сидя в углу хижины, ритмично постукивает рассохшейся оленьей кожей по коленке и затуманенным взглядом ловит каждое движение хозяина, боясь упустить момент, когда потребуется лупить изо всей силы. Пока же стараться особо не следует – идет подготовка к обряду, а значит, нужно лишь обозначать ритм, чтобы хозяин мог соответствующим образом настроиться на ритуальный транс.
Посреди хижины располагается очаг, выложенный из грубых камней прямо на земляном полу, – сейчас он под завязку забит свежими сосновыми поленьями, щедро присыпанными сверху смолистыми ветками и сушеными травами. Васька зажег огонь минут пять назад – сырые деревяшки не успели еще заняться как следует и страшно чадят. Едкий белый дым, смешиваясь с пахучим фимиамом тлеющих трав и сосновых веток, нехотя возносится к прокопченному деревянному потолку, расплывается кудлатым облаком, которое неспешно ползет к приотворенной входной двери. Трубы в хижине нет – и не потому, что это слишком большая роскошь по здешним меркам. Для великого шамана всея Подкаменной, Нижней и Верхней Тунгуски поставить нормальную печку не проблема – денег хватит. Дело тут в другом. Сибирские таежные духи не любят печных труб – об этом с детства знает каждый тунгус. И хотя топить хижину по-черному очень неудобно и непрактично, шаман Тутол давно смирился с этим недостатком. Негоже служителю культа нарушать основные заповеди матери-тайги – не ровен час, обидятся духи и накажут отступника в назидание остальным чалдонам: не балуйте, ребята! Так что, пусть себе чадит очаг – хуже от этого никому не будет…
Полагаю, стоит на секунду прервать повествование и внести кое-какие коррективы – дабы с самых первых абзацев впечатлительные читатели не впадали в заблуждение и не путались в пространственно-временном континууме. На дворе стоит вторая половина последнего десятилетия двадцатого века. Последние годочки – вот-вот, и двадцать первый грянет. Помимо второй половины, на дворе стоит март месяц, не по-весеннему студеный и неласковый – зима, старая косматая сволочь, не спешит сдаваться. А еще на дворе стоит – если выглянуть из маленького оконца кладовки, как раз видно – снегоход «Ямаха-3000», сверкающий под холодными лучами утреннего солнца ярко-желтыми боками и дымчатыми бликами тонированных стекол. На этом снегоходе полчаса назад прикатили в гости к Тутолу четверо с Большой земли – о-о-очень важные люди! Вернее сказать, не в гости, а по делу – проблемка у них, как раз из тех, что может разрешить только один Тутол. А еще вернее будет сказать, что прикатили трое. Четвертого они привезли с собой в стреноженном виде: он-то как раз и есть та самая проблемка, которую шаману предстоит разрешить – в обычном порядке.
Сейчас эти трое сидят на широкой скамье в почетном углу и внимательно наблюдают за процессом. Двое из них ужасно здоровы телесно – этакие шкафчики, лепленные на заказ в одном цехе по производству бандитской плоти: каменные подбородки, саженные плечи, сантиметровая щетина на квадратных черепах. Они даже одеты одинаково, в качественные кожаные куртки на меху и однообразные собольи шапки, которые держат сейчас на коленях. По всей видимости, то, что сейчас происходит, для них не в новинку: ребятишки лениво таращатся на шамана и позевывают. Третий от них здорово отличается – это маленький толстый живчик лет сорока, одетый в дорогое кашемировое пальто. Его жесткие черные кудряшки непослушно выбиваются из-под смешного лисьего треуха, – видимо, дядя впопыхах схватил первую попавшуюся шапку, собираясь в тайгу. Кудряш заметно волнуется: он неотрывно следит за каждым движением Тутола и нервно вытирает вспотевшее лицо влажным носовым платком.
Четвертый «гость» лежит на приземистом топчане, сколоченном из листвяжных плах. Это крупный немолодой мужчина в богатом костюме, порванном в нескольких местах по швам, и некогда белоснежной сорочке явно иноземного происхождения. В настоящий момент сорочка насквозь пропитана потом, однако совсем не по причине высокой температуры: легкий парок от дыхания собравшихся свидетельствует о том, что в помещении ненамного теплее, чем на улице. Просто этот самый четвертый намертво привязан к топчану кожаными ремнями, рот его пока что залеплен скотчем, и вообще – он явно в курсе того, что с ним собираются делать. И это ему страшно не нравится.
– Обба-ба-утта! Ваа-хикка-алк-утта! Обба-ба… – продолжает свое шаман, разбрызгивая вокруг себя пахучее варево и все более погружаясь в состояние ритуального транса. Бубен негромко постукивает – раб следит за правой рукой хозяина. Как только тот бросит на пол кастрюлю и метелку, надо успеть подтащить к нему берестяной короб с инструментом, подать два предмета и успеть одним прыжком занять исходную позицию, продолжая долбить рассохшейся кожей по коленке. Его место в процедуре строго определено, отклонений быть не может – иначе шаман превратит его в собаку. Так, по крайней мере, он говорит – будешь баловаться, сволочь, превращу в шелудивого пса. Будешь бегать в упряжке и жрать вонючую ворвань, пока не сдохнешь! Васька шаману верит – как можно сомневаться в правдивости такого большого колдуна? А потому и старается не упустить малейшего движения хозяина – не хочется бегать в упряжке…
– Что-то он мне не нравится, – негромко объявляет кашемировый. – Ну, обезьяна и обезьяна – смотреть противно… И грязный какой-то – фу! Еще занесет инфекцию, и окочурится наш… Тогда как? Вы такой вариант не предусмотрели?
– Не боись, братан, – хрипит один из «шкафов», тот, что постарше и помясистее. – Ты не смотри, что он такой стремный: дела делает – я те дам! Мы ж не первый год кантуемся – ни разу еще не подставил. Правда, до того тупые получаются эти – ну, которые того… короче, я те дам!
– Ну-ну, посмотрим, – недовольно бормочет кашемировый кудряш. – Если только все выйдет, это будет последний раз, когда вы… когда мы к нему обратились.
– Не понял, – удивляется старший «шкаф». – Почему так?
– Больно дорогой пациент, – поясняет кудряш, кивая в сторону распростертого на топчане пленника. – Нам уже не нужно будет никаких услуг подобного рода… ну, если все получится, конечно, – и суеверно сплевывает три раза через левое плечо.
Общаются они тихо, однако их разговор слышит посторонний. Он сидит за стенкой, в небольшом чулане и тоже наблюдает за процедурой. В стене чулана просверлены два отверстия – в одно вставлен объектив видеокамеры, бесстрастно фиксирующей ход событий, а ко второму посторонний периодически прижимает бесцветный глаз – смотрит. Этот небольшого росточка худосочный мужчинка с крупной плешивой головой не в первый раз присутствует при свершении древнего обряда и достаточно хорошо изучил ритуал. Поэтому он рассеянно наблюдает за ним, вовсе не рассчитывая почерпнуть для себя что-то новое, и мимолетно рассматривает «инвентарь», хранящийся в чулане. Кое-что из этих «аксессуаров» явно не соответствует рангу скромного шамана. Хотя бы эти связки выделанных собольих и норковых шкур, подвешенные к притолоке… По беглым подсчетам, их тут сотни три, не меньше. На стальных крючьях висят куски хорошо прокопченного мяса – что-то около центнера в общей сложности. И довершает коллекцию целый набор огнестрельного оружия: два карабина «Лось», «тулка» – вертикалка и совсем уж неуместный в прибежище древнего культа новехонький «ремингтон» со скользящим затвором. А, и еще рюкзак с патронами. Ай как нехорошо… Шаману не полагается есть мясо «детей» леса и тундры. Шаману не нужны ружья. Да и шкуры, по идее, он тоже не должен хранить у себя. Все, что приносят ему «прихожане», он должен добросовестно отдавать лесным духам – тут же, во время обряда, сжигать на костре, принося в жертву. А духи, в свою очередь, дают ему все, что требуется для отправления культа и существования на этой земле, и защищают от любых напастей. Об этом знает каждый тунгус, чукча, эвен… Шаман – это не просто кусок человечьей плоти, наделенный разумом и эмоциями. Это служитель культа, и он должен быть непорочен и свят – так полагается. Однако Тутол, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, оказался обычным человеком со всеми присущими ему слабостями и потребностями, правда, очень хитрым человеком. Посторонний гостит у шамана уже почти полтора месяца: прикинувшись профессором, собирающим народный фольклор, он всесторонне исследует прикладные аспекты некоторых реликтовых отправлений специфического характера. За это время «профессор» тщательно изучил не только то, что его интересует в первую очередь, но и детали быта аборигенского божка. Тутол привык к нему и не стесняется: «профессор» умеет расположить к себе особей определенного типа, как раз того, к разряду которых относится шаман. Впрочем, это легко объяснимо: посторонний действительно профессор. Только к фольклору он не имеет никакого отношения – это ширма. Посторонний – профессор медицины. А еще он очень осторожный и мнительный тип – судьба-злодейка приучила в любой момент быть готовым к неожиданностям. В том числе и малоприятным. Последняя фраза разговора кудрявого со старшим бандитом почему-то профессору страшно не понравилась. Недовольно нахмурившись, он с тревогой огляделся по сторонам, и взгляд его остановился на симпатичном «ремингтоне»…
