Чингиз Абдуллаев - Моё прекрасное алиби
Обзор книги Чингиз Абдуллаев - Моё прекрасное алиби
Чингиз Абдуллаев
Моё прекрасное алиби
«Жизнь сама по себе — ни благо, ни зло: она вместилище и блага в зла, смотря по тому, во что вы сами превратили ее».
МонтеньЭпизод первый
I
Мне всегда не нравится иметь дело с опытными образцами. А здесь мне придется пользоваться этой идиотской винтовкой Симонова, у которой в решающий момент может просто заклинить затвор из-за перекоса затвора при стрельбе. Правда, жаловаться уже поздно. К тому же я успел пристрелять эту чертову винтовку. Теперь нужно сидеть на холодном чердаке и ждать, когда появится этот толстомордый банкир.
Обычно я очень внимательно смотрю в лица своих «клиентов». Ничего достойного, как правило, в них нет. Хотя, может, это я так просто успокаиваю себя. В конце концов, все мои «клиенты» это почти стопроцентные кандидаты в покойники и спасти их не может даже чудо. Но, когда я смотрю им в глаза, я понимаю, что они вполне заслужили такой участи. Никто просто так не убивает. Никого просто так не убивают. Нужно быть очень большим мерзавцем или знать очень много, чтобы тебя решили убрать. С мерзавцами, конечно, понятно. А вот при большом знании нужно еще иметь и не болтливый язык. Как правило, тайна переполняет человека, и он спешит поделиться ею с первым попавшимся. И тут-же прокалывается, получая пулю в лоб.
На этом чердаке холодно и очень может быть, что домой я приеду с новым приступом радикулита. Правая рука уже онемела, хотя я, конечно, в перчатках. Левой легче, она ничего не чувствует. Перчатки у меня хорошие — плотные, утепленные. Я могу выдержать и больший холод. А вот куртка жидковата. Нужно срочно менять. Правда, взята она всего «на один сезон». Завтра я уже сожгу эту курточку, и от нее останутся одни воспоминания.
Нет, я не жадный. При моих деньгах я мог бы одеваться и получше. Но на работу нельзя. Просто нельзя. Нужна именно такая китайская куртка, когда видно, что ее обладатель живет на скромную пенсию или умирает от голода на какое-нибудь пособие.
Дверь открылась. Внимание. Я смотрю вниз. Конечно, у этой винтовки нет даже оптического прицела, хотя он мне и не особенно нужен. Расстояние — метров пятьдесят. Я все прекрасно вижу и, конечно, уложу этого типа первым же патроном. На всякий случай у меня с собой четыре. Этого вполне достаточно. Есть негласное правило — если не смог поразить цель первыми двумя выстрелами, потом уже ничего не сможешь сделать. Не вести же мне бой на этом чердаке с охраной банка и милицией, которая появится здесь через пять минут, райотдел почти рядом. Поэтому четыре патрона вполне достаточно, даже с запасом.
Водитель сел в машину. Кажется, сейчас появится мой «клиент». Обычно он выходит один. Это я уже точно знаю. Дураки обычно считают, что моя работа состоит из нескольких выстрелов. Приехал, нашел «клиента», выстрелил, уехал. Ничего подобного. Это для дилетантов, которые чаще всего и попадаются. Моя профессия требует знания психологии, умения хорошо ориентироваться на местности, терпения, выдержки. Здесь нужно быть немного актером, немного циником, немного каскадером, немного сумасшедшим. Легче всего подойти к человеку и нажать спусковой крючок. А потом через пару дней родная милиция постучится к тебе и твоя «вышка» тебе уже светит ярким светом. Или пожизненное, если кретины, собравшиеся в этом совете по помилованиям, решат, что ты достоин еще отравлять атмосферу своим грязным дыханием.
Так они засудили Павла. Сначала судья дала ему «вышку», и это было справедливо. Все-таки трое «мертвяков» висели на его шее из доказанных. Один из них был «пахан», тот самый «вор в законе», про которого писали газеты. Павел получил свою «вышку» и сразу был переведен в особую камеру с надежной охраной, где он спокойно сидел, ожидая, когда любимый сержант пустит ему пулю в затылок. Но ведь не получилось. Эти писатели, гуманисты, демократы, собравшиеся в совете, решили, что Павла еще можно исправить. Или перевоспитать. И ему дали пожизненное. Хотя для чего перевоспитывать, если человек все — равно будет сидеть в тюрьме. По-моему, честнее его просто пристрелить. С этого дня у Павла начался ад. Конечно, его «опустили», то есть насиловали всей камерой. Это Павла, такого парня. Но убийство «пахана» в зоне не прощается. Говорят, у него шла изо рта пена, когда его трахали. Вот, что наделали эти гуманисты. А потом он повесился. Жить в зоне «петухом» нельзя. Это самое страшное, что может быть. Даже страшнее смертной казни.
Кажется, наконец идет и мой «клиент». Все-таки объективно отвратительная морда. Конечно, жулик, так обманывать людей. Читал я статьи про него, немного расспрашивал. Не люблю стрелять в незнакомых людей. Здесь нужно готовиться основательно. А Павел всегда на подготовку не обращал никакого внимания. Отчаянный был, смелый. Ему казалось, только вытрелить, и все. Дальше посмотрим, — любил он говорить. Часто даже отхода для себя не продумывал. Вот и погорел дурачок.
Как мне все-таки не нравится эта винтовка. Идет к машине. Как я и думал, один. Теперь спокойно, берем его на прицел. Я всегда стреляю в лоб. Это очень надежно, хотя и труднее попасть. Но гарантия абсолютная. У кого-то может быть пуленепробиваемый жилет, и тогда горит ясным пламенем вся моя подготовка. Ну все, он у меня на мушке. Спокойно его ведем. Сейчас… Конечно, я попадаю первым же выстрелом. Дернулся, упал. Для верности еще один выстрел уже в падающее тело. Теперь быстро уходить. Там внизу крики, выбегает охрана, водитель еще, кажется, не сообразил в чем дело, так и сидит в машине. Бросаю винтовку, чтобы я еще раз пользовался этой гадостью? Осмотрелся. Я не курю, поэтому окурков и спичек быть не может. Кажется, все в порядке. Быстрее вниз.
Конечно, дилетант будет убегать изо всех сил. А я не дилетант, я профессионал. Поэтому я не убегаю. Я бегу к убитому, еще раз убедиться в надежности моей работы. Посмотрите, какая собралась толпа. На чердак уже бегут дежурные милиционеры и охранники. Пусть бегут, все равно у них ничего не получится. Там только эта идиотская винтовка. Пытаюсь пройти ближе. Меня сильно толкают. — Куда прешь? — кто-то орет сзади. — Скорая помощь нужна, — кричат из толпы. Это мне совсем не нравится. При чем тут «скорая помощь». Его душа должна быть уже на небесах. Я все-таки с трудом протискиваюсь внутрь.
Так и есть. Конечно, он мертв. Все-таки винтовка была отвратительная, второй выстрел попал в плечо. Испортил убитому пальто. Это мне совсем не нравится. Пальто еще совсем новое, модное. Могло детям остаться. У убитого двое сыновей, один в Англии учится, ростом, как раз с папашу.
Наконец приехала и «скорая». Пусть пощупают, это уже бесполезно. Сверху слышны крики. — Сбежал, ушел.
Пусть кричат, все равно меня никто не заподозрит. — Куда он мог уйти? — кричат снизу. — Осмотрите соседний дом.
Вот дураки, соседний дом. Каким нужно быть идиотом, чтобы спрятаться в этом тупике. Нет, я здесь, рядом с убитым. И никто, никогда меня не заподозрит. Кого угодно, но только не меня. Я еще раз смотрю вверх. Расстояние было приличное. Неплохо получилось.
Вот наконец появилась и родная милиция. Теперь будут оцеплять здание, проверять у всех документы.
— Разойдитесь, — кричит кто-то громким голосом. Я медленно иду к ограде. Там уже записывают показания свидетелей. Стоявший у окна охранник рассказывает о моем выстреле так живописно, что мне хочется остановиться и послушать. Но не стоит перегибать, теперь я могу уйти. Около машины стоит сержант. Скоро он будет проверять документы у всех подряд. Но меня пропустят в любом случае, даже не спросив документов. У меня есть такое прекрасное, абсолютное алиби — моя левая рука. Оторванная еще шесть лет назад в Джелалабаде, она свидетельство моей благонадежности и честности. Я инвалид войны и никто в целом мире никогда меня не заподозрит. Трудно поверить, что хладнокровный убийца-снайпер — это, идущий теперь по двору в заячьей шапке и дешевой китайской куртке, инвалид без руки. Что угодно, но только не это. А мне, чтобы нормально выстрелить вполне хватает и одной правой. Она меня и кормит все последние годы.
Эпизод второй
II
Они сидели вдвоем уже двадцать минут. Наконец один из них, помоложе, с тонкими усиками на молодом смелом лице, не выдержав, поднялся. — Когда наконец он придет?
— Придет, — успокоил его тот, кто постарше. У этого были густые черные усы и полное, почти добродушное лицо, сразу выдававшее в нем человека восточного происхождения.
— Может, ты неправильно договорился Гасан? — спросил молодой, по-прежнему не садясь на стул.
— Он профессионал, наверное, ходит вокруг, все проверяет. Не беспокойся, обязательно придет. Молодой беспокойно прошелся по комнате. — А он сам — надежный человек?
— Говорят, очень. Ты же знаешь, через какую цепочку я на него выходил. Очень трудно его найти. И очень дорого. Но работу свою делает хорошо. — А где ребята?
