Михаил Серегин - Лютая мораль
Обзор книги Михаил Серегин - Лютая мораль
Михаил Серегин
Лютая мораль
Глава 1
Монахов проснулся от странного шума, доносившегося из холла. Ему показалось, что кто-то, стараясь двигаться как можно осторожнее, передвигается за дверями спальни.
Сорокачетырехлетний Олег Борисович Монахов вместе с женой жил на третьем этаже четырехэтажного элитного дома, выстроенного в прошлом году в тихом центре Тарасова в двух кварталах от комплекса зданий областной администрации. «Наверное, Ленке не спится, и она пошла курить», – подумал Монахов о жене, потому что никакой другой мысли в голову ему не приходило. Мишку – своего телохранителя – он отпустил поздно вечером, лично заперев за ним тяжелую металлическую дверь, и проникнуть в квартиру кому-то извне было довольно проблематично. Внизу, сменяясь каждые двенадцать часов, дежурили охранники из частной фирмы, проверяя каждого изъявившего желание попасть в дом, а на пластиковых окнах была установлена сигнализация, подключенная к пульту вневедомственной охраны.
Но Ленка, молодая жена Олега, двадцатипятилетие которой они недавно с помпой отпраздновали в «Золотом роге», обычно не старалась соблюдать в доме тишину и, хотя на полах лежали толстые ковры, заглушавшие шаги, все равно умудрялась то уронить стул, то свалить со стола книгу или бокал, то громко хлопнуть дверью, выходя из спальни. Именно приглушенный шум – как будто кто-то боялся нарушить тишину, – который донесся из-за двери, заставил Монахова насторожиться и даже покрыться мелким холодным потом. Олег потянул за шнурок бра, и спальня наполнилась мягким рассеянным светом. Подняв с прикроватной тумбочки пульт дистанционного управления, Монахов изменил температурный режим, создаваемый сплит-системой, подняв температуру на несколько градусов.
Несмотря на все меры предосторожности, Олег Борисович, кроме всего прочего, держал в доме пистолет Макарова. Каждый вечер он доставал его из специального стального сейфа и клал под подушку. На этот раз, запустив руку под подушку, пистолета он там не обнаружил. Монахов рывком отбросил подушку в сторону и тупо уставился на бледно-сиреневую простыню, на которой осталась неглубокая вмятина от «ПМ». «Что за черт!» – еще больше похолодел Олег Борисович, опуская ноги в кожаные шлепанцы. Ситуация в доме решительно не нравилась ему.
Накинув тяжелый махровый халат, Монахов нагнулся к тумбочке, вынул оттуда нож с выкидным лезвием, который подарил ему один знакомый, полгода назад вышедший с зоны, и сунул его в карман. Обогнув широкую двуспальную кровать, он направился к двери и уже собирался толкнуть ее, но она открылась как бы сама собой.
Вздрогнув от неожиданности, Олег увидел в падающем из спальни свете свою жену. Она была в узких красных трусиках, которые так его всегда возбуждали, и прозрачной маечке на тонких лямках, едва доходившей до пупка. В ее красивых глазах Монахов заметил страх и какую-то обреченность.
– Что случи… – спросил было он, но осекся, увидев, что она держит в дрожащих руках «ПМ», направив дуло ему в грудь.
– Ты ведь не сделаешь этого? – Горло Олега мгновенно пересохло, и слова от этого выходили корявыми и какими-то вязкими одновременно.
Ему показалось, что говорит не он, а кто-то другой, незнакомый. Лихорадочно работавший мозг Олега Борисовича мгновенно перебрал несколько вариантов возможных действий: броситься на пол и откатиться под кровать, метнуться вправо или влево и спрятаться за стеной, кинуться вперед и выбить из рук жены пистолет, пока она не успела выстрелить, тем более что их разделяло не более двух шагов, но ничего из этого он не сделал. Просто не смог. Какая-то сила словно парализовала его, сковав мышцы невидимыми путами.
– Ты не убьешь меня, – неуверенно произнес Монахов, и это были последние в его жизни слова.
– Нет, – сквозь слезы прошептала Лена, надавив на спусковой крючок.
Олег отшатнулся, почувствовав, как грудь обожгло чем-то огненно-горячим, схватился за нее руками и, сделав несколько шагов назад, повалился на кровать.
Вопреки сложившемуся почему-то мнению, что звука выстрела, от которого умираешь, не слышно, Олег Борисович явственно различил грохот и даже почувствовал запах пороховых газов, вытолкнувших под огромным давлением пулю из ствола. «За что?» – успел подумать он уже безо всякого страха, а только лишь с удивлением. После этого взор его померк, но он успел заметить, как пистолет выпадает из ослабевших рук его жены и она сама словно подкошенная падает на пол. Глаза Монахова увидели что-то еще, но сигнал, запечатлевшийся на сетчатке, так и не дошел до его мозга.
* * *Понедельник для Владимира Танина, которого близкие знакомые называли Китайцем, потому что в его жилах действительно текла наполовину китайская кровь, почти ничем не отличался от других дней недели, включая субботу и воскресенье. Владимир был сам себе хозяин – в том плане, что владел небольшим детективным агентством и принимал на себя какие-то обязательства только тогда, когда работа его устраивала. Бывали, конечно, времена, когда приходилось браться за «оленьи» дела, как Танин называл слежку за неверными супругами, но сейчас он вполне мог себе позволить не работать два-три месяца. Он не нуждался в отпуске, как его представляет себе российский обыватель, будь он хоть трижды олигархом. Иной раз он и работу воспринимал в качестве отдыха, если она была интересной и захватывающей, пусть и сопряженной с риском для жизни.
По утрам, выпив неизменную чашку какао, сваренного в медном котелке, который он мыл по мере загрязнения (то есть когда котелок, обросший засохшими пенками, переставал вмещать полную чашку жидкости), Танин садился за руль «Массо» и отправлялся в свою конторку. Там он перекидывался несколькими фразами с Лизой – безгранично преданной и безнадежно влюбленной в него секретаршей – и закрывался в своем небольшом кабинете, предаваясь размышлениям, которые сдабривал сигаретой и рюмкой-другой хорошего коньяка. Иногда он читал. На полке в его кабинете стояло не больше дюжины книг, среди которых были стихи китайских поэтов (в первую очередь любимый Цюй Юань), философские статьи и переписка Рене Декарта, два тома Роберта Музиля, несколько томов Пруста и пара детективов Лео Мале. Танин про себя соглашался с Андре Моруа, который утверждал, что за всю жизнь человек должен прочесть всего несколько книг, но, чтобы их найти, нужно перелопатить горы макулатуры. Китаец не ручался за точность высказывания, но смысл был именно таков. Он был доволен, что ему удалось найти эти несколько книг да еще «И-Цзын», с которым он советовался в особенно трудных жизненных ситуациях.
В этот понедельник от томика Бо Цзюй-и его оторвала Лиза. Она постучала и, не дождавшись ответа, открыла дверь кабинета. Китаец поднял на нее рассеянный взгляд и сразу же понял, что «Бедная Лиза», как он в шутку ее называл, настроена самым решительным образом. Она стояла, уперев одну руку в бок, а в кулачке другой у нее были зажаты новые платежки. Белокурые локоны Лизы лежали на аккуратной головке в художественном беспорядке, а большие синие глаза готовы были пробуравить начальника насквозь.
– Тебе чего? – со вздохом спросил Китаец, загибая уголок странички.
– Танин, – почти официально заявила она, – так больше продолжаться не может. – Вот, – она подошла и бросила платежки на стол, – сегодня десятое июля.
– По погоде этого не скажешь, – заметил он, взглянув в окно, за которым моросил настоящий осенний дождь.
– Прекрати издеваться, Танин, – еще больше взвилась Лиза, – ты прекрасно знаешь, что в этот день каждый месяц мы платим по счетам.
– Не пойму, чего ты горячишься? – Китаец пожал плечами и принялся ставить свою подпись на каждом листочке. – Кажется, деньги у нас есть. Или я ошибаюсь?
– Есть, есть, – она поджала губы, – ты отлично понимаешь, что я не об этом. Скоро уже три недели, как у нас нет никакой работы. Если так дело пойдет и дальше, то в один прекрасный момент мы обанкротимся, а я хочу еще с тобой поработать. Заметь – с тобой, а не с каким-нибудь толстосумом, у которого вместо живота бурдюк с водкой. Кстати, тебе не мешало бы пить поменьше.
– Кажется, ты регулярно получаешь зарплату, – слегка улыбнувшись ее экспансивности, произнес он, – а что касается выпивки… Я уже большой мальчик и вполне отдаю себе отчет в своих действиях. Тебя что-нибудь еще волнует?
– Волнует! И не смейся надо мной, пожалуйста, – воскликнула она. – Лучше ответь мне, почему ты не хочешь работать?
– Почему это – не хочу? – удивился Танин, делая глоток коньяка и закуривая.
– Потому что за три недели, прошедшие с того времени, как ты закончил последнее дело, ты отказался от девяти заказов, три из которых были супервыгодными! И дел-то всего было, что пару дней потаскаться за «объектом», а клиенты – эти толстопузые нувориши – готовы были отвалить тебе за это кучу бобов. Я бы на твоем месте взялась за это только для того, чтобы облегчить их кошельки, набитые зеленью.
