Андрей Молчанов - Золотая акула
Обзор книги Андрей Молчанов - Золотая акула
Андрей Алексеевич Молчанов
Золотая акула
Пролог
Берег…
Неужели он добрался до него? Неужели сумел?
Он потерянно уставился на неуемно дрожащие пальцы со сморщенно-разбухшей, выбеленной морской водой кожей…
В глазах еще плясали блики от ламп аварийного освещения, слабенько мерцающих в зарешеченных матовых колпаках, в ушах стоял скрежещущий треск сварных перегородок и нудное капание просачивающейся через поврежденную обшивку крейсера воды.
Лодка была из последних, спешно штампованных под лозунгом «Ни одного дня без новой субмарины!» – без клепки корпуса, трещавшего на глубине, как сдавленный тисками орех.
Какие-то считаные часы назад он еще находился в торпедном отсеке обреченного корабля, застывшего на грунте, содрогающегося от взрывов глубинных бомб, которыми вслепую гвоздили пучину английские эсминцы-охотники «трайбл» – мощные, маневренные, умеющие терпеливо преследовать свою неповоротливую, хотя и коварную добычу.
Один эсминец они торпедировали, другой – неукротимо и яростно мстил за выведенного из строя собрата.
Со звоном лопалось, раздирая пучину, начиненное тротилом железо, с хрустом осыпались плафоны освещения, пробочная труха отлетала с перегородок, заполоняя спертый воздух своей летучей взвесью; падали, обдираясь о ходящую ходуном сталь, люди.
Субмарина, продув балласт, дрожала от напрасных усилий моторов, пытаясь всплыть, сдаться на милость победителю, но то ли винты попали в ил, то ли к дну присосало брюхо, или же вода, пробившаяся через прорехи, тяжким грузом заполонила отсеки – как бы там ни было, крейсер беспомощно ерзал по дну, шумы его летели предсмертным отчаянным воплем в гидролокаторы противника, а он, чувствуя себя частицей корабля, отчетливо сознавал: нет, наверх не подняться – амба! И единственный шанс на спасение, крохотный, призрачный, – попытаться выбраться наружу через торпедный аппарат, благо глубина составляла пятьдесят метров, и рискнуть стоило.
Накал ламп тускнел, батареи неуклонно садились, выделяя взрывоопасный водород, регенерация воздуха слабела, и духота уже явственно стесняла дыхание. Драло горло от едких кислотных паров: через края эбонитовых баков при контузии лодки бомбой, видимо, плеснул электролит.
Капли воды на перегородках сливались в медленные струйки, неуклонно образовывая лужицы на полу.
И вдруг – тишина.
Визгливые винты эсминца затихли. То ли опустели стеллажи бомб, то ли начавшийся шторм вынудил капитана дать «дробь атаке», а может, застопорив винты, англичане выжидали повинного всплытия подводного корабля.
И он – решился.
Вдруг ему повезет опять, как два месяца назад, когда перед ним, русским матросом, тонущим в холодном северном море среди обломков кораблей конвоя, потопленных немцами, внезапно с шипением и гулом возникла из-под воды рубка сально лоснящейся, как шкура морского котика, субмарины, и он, ухватившись за опоясывающий ее леер, вскарабкался, вжимаясь в скользкий металл обшивки, на спасительную палубу с черным, в белом круге крестом.
Как во сне раскрылся рубочный люк, мелькнули белые пятна шерстяных свитеров, и его втащили в сырой, заиндевелый отсек.
– Специальность?! Должность?! – донеслось из качающегося полумрака.
Над ним склонились, размываясь в мглистом, буроватом свете, давно небритые, враждебные физиономии.
– Механик, – вытолкнул он каменным языком из оледеневшего нутра единственное слово.
И услышал в довольном хохоте смазано скалившихся бородатых рож:
– Механики нам нужны! Отмываем его от мазута… Продуть гальюны! Принять балласт! Погружение!
И под грохот бронированного тубуса люка уплыл в пахнувшую машинным маслом черноту, уяснив в последнем озарении сознания, что – спасен…
Теперь же погибает лодка. В теплых водах Атлантики, у неведомых Канарских островов.
А что там, наверху? День, ночь?
Он утратил ощущение времени.
Скинул с ног форменные войлочные тапочки, маскирующие шум шагов для «нибелунгов» – надводных акустиков, и потянулся за спасательным жилетом, комом валявшимся в углу.
А если там, на поверхности, его ждут штормовые валы с их провальными безднами и многотонными водяными громадами, вздымающимися в небеса? Или же – короткая и жесткая пулеметная очередь с палубы эсминца?
Выбора, однако, не было. И спасти его могло лишь одно: узкая труба торпедного аппарата. Все.
– Ладно, всплытие покажет… – усмехнулся он горько, сжимая потной ладонью запорный рычаг.
Теперь предстояло затопить отсек, где уже не осталось кормовой, густо смазанной тавотом торпеды, и, когда вода подойдет к потолку, нырнуть, протиснувшись в трубу аппарата. Затем выдержать режим неспешного подъема на поверхность. Сорок метров водяной толщи, которые надлежало преодолеть, несли в себе угрозу баротравмы легких.
Зная, что надо подниматься, не обгоняя пузырьки выдыхаемого воздуха – хотя как их различишь в ночной темени? – он, полагаясь на интуитивное чувство глубины, опасался лишь зоны температурного скачка и последних десяти метров до поверхности, на которых расширение воздуха в легких растет стремительно, провоцируя порой спазму голосовой щели. А спазма – верная гибель. Но еще более верной гибелью было нынешнее бездействие в глухо задраенном отсеке. Соседний, ведущий к команде, заполнила вода.
Вода… Злобный, несущий смерть монстр.
Перевитым серебристым канатом она выстрелила из раздраенного аппарата, гулко вонзившись в переборку, окутала, кипя, его ступни, закачалась у стен, победно пожирая заключенный в сталь воздушный пузырь, покуда еще спасающий жалкое, барахтающееся существо.
Уткнувшись затылком в потолок, он отдышался и, мысленно перекрестившись, опустился к полу, ставшему дном.
Протиснулся отчаянным рывком в черный зев трубы…
Потом, как ни старался, он не мог вспомнить, как всплывал в прорезанной фосфоресцирующими точками и штрихами темноте, но зато вспышкой запечатлелся в памяти миг, когда вынырнул в неожиданную реальность, где была ночь, дождь, молочная пена волн, слепящие брызги и – звезды в спокойной бездне африканского неба, удивительно безмятежные и равнодушные.
Они-то, эти бесстрастные ориентиры в окружавшей его темени и водяной круговерти, помогли ему. Они и надувной жилет. Но прежде первая волна подхватила его и швырнула в мир безжалостного и всепоглощающего ужаса. И тут же он вспомнил, как, будучи в детстве на море, ступил в глубину и его потащила за собой отливная волна прибоя, но отец, бывший рядом с ним, тут же удержал его за руку, укротив всплеснувшийся в нем погибельный страх. Но теперь спасать его было некому. Смертоносные водяные валы так и стремились утянуть его на дно. Прежде чем надулся жилет, ему каким-то чудом удалось вырваться из их страшной хватки.
Он вынырнул на поверхность, изрыгая из легких морскую воду и жадно глотая воздух, но, едва успел наполнить грудь спасительным глотком кислорода, его снова накрыло с головой и потянуло вниз.
Он барахтался на вздымающих и кидающих его под себя гребнях, неуклюже разворачиваясь в сторону созвездий-маяков, устремляясь к ним судорожными рывками, и, казалось, минула бесконечность, когда в побледневшем рассветном небе увиделись далекие контуры гор, суша!
Потом его подхватила и швырнула очередная волна и, вынырнув, он неожиданно осознал, что его выбросило на мелководье, и он может не плыть, а идти. Что и сделал, заковыляв на подгибающихся ногах к берегу. Еще одна волна догнала его, повалила и попыталась утянуть назад, в море, но, преодолевая ее тягу, он пополз вперед, а потом снова поднялся, отчаянно спеша, ибо смутно сознавал, что, окажись следующая волна столь же сильной, как первая, он может погибнуть в мучительной близости от спасения.
Шатаясь на предательском, хватавшем его за пятки песке, он сделал шаг, затем еще один, а после настал тот блаженный миг, когда скользящая по голеням взвесь песка беспомощно опала, и он вышел к подточенной прибоем дюне.
Его оглохший слух различил принесенные ветром истошные вопли чаек и эхо остервенело бьющихся о берег валов. Прошедшая ночь всплыла в сознании лишь в смутных, беспорядочных образах и ощущениях: натиск усиливавшегося ветра, жуткие звуки вырвавшейся на волю стихии, резкий, непрерывный косой дождь, порой столь сильный, что трудно было дышать, и осознание того, что надежды спастись тщетны.
Преодолев рыхлый и сырой склон дюны, он сбросил с себя спасший его жилет и осмотрелся.
Вокруг бесконечно расстилался золотой песок, нанесенный сюда из Сахары подводными течениями.
Ровная его полоса, омываемая прозрачной бирюзой наполненной солнцем воды, переходила в громоздящиеся гряды иных дюн-сопок, а за ними серо высились бесконечные, однообразные холмы – бывшие вулканы.
Он вспомнил навигатора, называвшего этот остров, где им предстояла стоянка.
